Пасквили

Но самый смешной перевод - со своего языка на свой же. Например, с русского письменного - на русский устный. Или с поэтического языка - на научный. Переведем на научный язык фразу "Наградите его поцелуем" - и у нас получится:

"Возьмите свое ротовое отверстие, раздвиньте его и переместите к ротовому отверстию партнера так, чтобы ваши носовые хрящи не соприкасались".

Перевод со своего языка на свой же, собственно, и есть пародия. Вот пародия на басню:

"Проказницей была Мартышка, Так у нее теперь детишки: Осел, Козел да косолапый Мишка".

С баснями вообще какая-то путаница. Такое чувство, что все басни написаны одним человеком. И жил этот человек тысячи лет назад. А потом его басни только переводились. С древнегреческого - на латынь. С латыни - на французский. С французского - на русский... Но тот, кто переводит басни, считает себя почему-то не переводчиком, а баснописцем.

Баснописца я бы сравнил с человеком, который переводит через дорогу старушек, а в качестве платы берет этих старушек себе в услужение на вечное пользование.

Ну, а самый лучший перевод - денежный. Впрочем, и он может быть смешным.

Как-то я получил из Всесоюзного Агентства по авторским правам следующую бумагу: "На Ваше имя поступил денежный перевод из Венгрии за публикацию в "Антологии русского сатирического рассказа". В каких денежных единицах Вы хотели бы получить гонорар: в рублях, долларах, бонах, сертификатах и т. д.". Ниже стояла сумма: "2 руб. 15 коп.".

После этого я перестал удивляться, что такой-то советский писатель на что-то пожертвовал весь свой гонорар.

Улыбочку! Заметки фотографа

Вспоминаю картинку из детства. Мы с мамой листаем семейный альбом. На одной из фотографий лежит голый ребенок.

- Твоя бабушка, - говорит мама.

Это меня удивляет: человеку меньше года - а он уже бабушка! Второе, что меня удивляет, - бант на ее лысой голове. Почему он не сваливается? Его что, приклеили?

Фото лжет прямо в глаза.

Сталину ретушировали рябь на лице. Многим членам правительства закрашивали бородавки. Горбачеву убирали пятно. Но он сказал: "Гласность!" и пятно стали оставлять. Странно, почему Хрущеву не приделывали шевелюру.

Сталин - как девушка: придавал огромное значение внешности. Носил военную форму, чтобы народ подсознательно думал: вождь - воин, всегда готов стать на защиту своего народа; но без орденов - значит, скромный. Был маленького роста. Поэтому никогда не снимался босиком. Только в сапогах. И только на высоком каблучке. Плюс - каблук внутри сапога. На мавзолее у него была еще подставка. Сниматься старался рядом с невысокими. С высокими снимался сидя. Или сажал их.

Все фотографии Сталина ему льстят. Да и мы на фотографии обычно лучше. Или хуже. Но редко - какие есть на самом деле.

Что говорить о сходстве в фотографии, если даже в жизни редко бываешь похож на самого себя.

Копия часто оказывается правдивей оригинала. Человек с фотографии, с экрана, с плаката, часто живей для нас, чем родной дядя, бурно живущий в какой-нибудь заброшенной деревушке без фотоателье, почты, телеграфа, телефона и телефакса.

Мой племянник летел в одном самолете с Аллой Пугачевой. Впервые увидел знаменитую женщину в натуре и близко. Потом сказал:

- Не похожа!

И он был прав. Расстояние между лицом и маской часто так велико, что просто удивительно, как этого не замечают.

Еще удивительней другое: не всегда знаешь, что является твоим лицом, а что маской.

Женщина считает своим лицом только то, которое с утра нарисовала. Ученый считает своим лицом голову. Боксер - руки. Балерина - ноги. Проктолог - задницу. Причем - не свою. А того, кого вылечил от геморроя.

Экзистенциалист считает, что человек сбрасывает свою маску только перед лицом смерти. Донжуан считает, что человек показывает свое лицо, когда сбрасывает одежду. У джентльмена маска настолько срослась с лицом, что даже в постели он обращается к даме: "Разрешите?" - или: "Можно войти?"

Не фото подражает жизни, а жизнь - фото. Фотографируясь, мы уже думаем, как будем выглядеть на фотографии. Думает об этом и фотограф. Одна из его задач - вытянуть из вас улыбку.

В Англии, как известно, чтобы человек на фотографии улыбнулся, его просят сказать: "Чиз" (по-русски - "сыр"). Наши фотографы, которых я знал, обычно сами говорили тем, кого снимали. Что-нибудь типа: "Улыбнитесь, козлы!"

Один фотограф, чтобы вызвать улыбку, делал несколько щелчков, а потом говорил: "А пленку-то я и забыл вставить". И тут же щелкал.

Другой фотограф делал так, что у него перед щелчком падали штаны.

Гораздо сложней, думаю, снимать не раздетому, а раздетых. Съемка обнаженной натуры требует от фотографа большой выдержки.

Я спросил своего приятеля, который занимался эротическим фото:

- Неужели тебе не хочется во время съемки вступить с моделью в контакт?

Он сказал:

- Нет.

- Почему?

- Потому что я делаю это с ней до съемки. И иногда после.

Сложно отделить эротику от порнографии. Раньше в нашей стране эротикой считалось обнаженное женское лицо. А все, что ниже, - порнографией. Теперь порнографией не считается ничего. Кроме изображения членов правительства.