Пасхальное чудо

— Я этого не говорила, — сияющая всеведением улыбка стала ярче.

— Можно мне обнять тебя, мам?

Мама слегка отстранилась и выставила вперед запрещающую ладонь.

— Ты как Фома: не поверишь, пока не вложишь персты в раны. Всё такая же неверующая, да, Катюша? Помнишь, в детстве ты оторвала деду Морозу бороду, чтобы проверить, настоящий он или нет.

Я тут же вспомнила злосчастную ёлку: скучную очередь на фотографирование, и самого деда — огромного, страшного дядьку с помидорным носом и длинной мочалкой бороды. Отец усадил меня к нему на колени, и я задохнулась вонючим прогорклым запахом пота (бедняга целый день пропарился в помещении в шубе). А когда дед наклонился спросить имя, и его колючая лавсановая борода проехалась по моей щеке, я дёрнула. И вовсе не потому, что хотела проверить, а от брезгливого отчаяния.

— Кстати, как отец? Ты с ним видишься?

— Нет, — губы сами собой скривились в жёсткую презрительную усмешку. — Зачем? У него и без меня всё отлично. В прошлом году родил сына и снова стал молодым папашей. А дочери уже семь — осенью в школу пойдёт.

— Хорошо, — одобрительно кивнула мама. — Андрей всегда мечтал о сыне. Почему ты не хочешь простить отца?

— Я не могу: он предал нас. Он даже на твои похороны опоздал!

— Ты уже взрослая, Катюша, а обижаешься, как маленькая девочка. Андрей сделал всё, чтобы вырастить тебя, воспитать, дать хорошее образование. Не вини его. От поздней любви трудно отказаться.

— А ты его простила, мам?

— Конечно.

Она ещё при жизни простила. Это я хранила, лелеяла обиду за себя и особенно за неё.

— Забудь плохое, но цени всё хорошее, донюшка. И ты станешь счастливее, — мама прищурила лучистые глаза. — Бог всех рассудит.

— Мам, а он есть? Бог?

— Есть. Но не такой, каким ты его представляешь.

— А какой? — я затаила дыхание: ещё мгновение, и всё откроется.

— Придёт время, узнаешь. Это невозможно объяснить.

Насколько я помнила, у мамы был особый талант объяснять — её ёмкие метафоры справлялись даже с физикой и мозголомной тригонометрией.

— Ну, мам, — упёрлась я, — скажи. Я должна знать.

— Самое главное не знать, а верить. Ощущать Бога в себе, — и тут же перевела разговор. — Лучше расскажи, как ты живешь, донюшка. Мы так давно не виделись.

— Всё хорошо. Работаю всё там же, всё тем же — бухгалтером. Летом ездила в отпуск в Кисловодск. Вот, бегаю по утрам. Только сегодня что-то неважно себя чувствую.

— Ну, это нормально в твоём положении, — понимающе улыбнулась мама.

— В каком положении? — похолодела я.

— Ты беременна. Разве ты не чувствуешь ребёнка?

Память услужливо сделала подборку ранее необъяснимых фактов, а логика связала воедино и подвела пугающий итог: я беременна.

— Какой ужас! — горло перехватил тошнотный спазм, и я зажала ладонью рот.

Мамины прозрачные глаза помрачнели осуждением.

— Раньше женщины по-другому реагировали на благую весть.

— Я не хочу, мам. Ты не понимаешь! У нас снова война. Она идёт уже третий год и неизвестно, когда и чем всё закончится. Только сумасшедшие могут заводить детей в такое время.

— Поверь, донюшка, времена никогда не бывают достаточно хорошими. Когда я рожала тебя, страна разваливалась, магазины стояли пустыми. Даже молока купить было невозможно! Питание для новорождённых выдавали по талонам. Папа утром ходил на молочную кухню и приносил для тебя бутылочки.

В самом деле? Нет, я, конечно, знала, что девяностые принято называть «лихими». Но была уверена, что наша семья пережила эту «лихость» без убытков. Мне досталось счастливое ванильно-сливочное детство. Родители удовлетворяли алчность моих младенческих желаний, и я никогда не задумывалась, чего им это стоило.

— Если даже тогда было трудно, что же говорить о сегодняшнем дне? Дефицит — это ничто по сравнению с бомбёжками и обстрелами.

Мама с притворным недоумением оглянулась вокруг: где? Мир, согретый ярким пасхальным солнцем, наполненный пряными запахами и птичьим гомоном, выглядел таким безмятежным, таким готовым к новому цветению и плодотворению, что мои аргументы растаяли мыльными пузырями. Я смутилась, но не сдалась.

— Это может случиться в любой момент. Мир балансирует на грани. Я не хочу, чтобы мой ребёнок страдал!

— Ты любишь своего мужа? — пытливо прищурилась мама.

— Мужа? — удивилась я.

— Отца ребёнка.

— Мы с Родионом не расписаны… Просто живем вместе. Он — мой коллега. И да… люблю.

— Неправда. Катюша, ты не умеешь лгать. В противном случае не ссылалась бы на времена. Ты ещё не встретила свою настоящую любовь. Но она уже зреет внутри тебя. Прошу тебя, не отказывайся от неё.

— Нет, мам, не могу! Это безответственно! В конце концов, у меня есть право решать, хочу я завести ребёнка или нет.

— Заводят кошечек и собачек, донюшка. А дети посылаются как дар. Есть ли у тебя право отказаться? Наверное, есть. Но мир сейчас балансирует на грани именно потому, что люди слишком увлеклись собственными правами и напрочь забыли о долгах.

— Я всегда плачу свои долги! — независимость была предметом моей гордости.

Но мама в ответ только снисходительно-любовно усмехнулась.

— Долги людские — это не ипотека. Не дёргай Бога за бороду, донюшка.