Паскаль Бруно

Дважды были заменены убитые, и дважды повторялось одно и то же: казалось, лестница обладала роковой особенностью кивота: стоило человеку прикоснуться к ней, как он падал мертвым. Осаждающие бросили лестницу и вторично отступили, ответив Бруно залпом, столь же бесполезным, как и предыдущие.

Между тем солдаты, осаждавшие крепость со стороны ворот, с удвоенной силой стучали топорами, а собаки ожесточенно лаяли и выли: время от времени удары становились глуше, а собачьи голоса громче. Наконец одна створка ворот подалась, и два-три человека проникли через это отверстие во двор; но по их отчаянным крикам товарищи поняли, что те имеют дело с врагами, более страшными, нежели это казалось поначалу; стрелять же в собак было невозможно из опасения убить людей. Осаждающие вошли поочередно во двор, который вскоре наполнился солдатами, и тут началось нечто вроде циркового представления — борьба людей с четырьмя сторожевыми псами, неистово защищавшими узкую лестницу, которая вела на второй этаж. Внезапно дверь наверху этой лестницы отворилась, и бочонок с порохом, приготовленный Бруно, покатился, подпрыгивая на ступеньках, и разорвался, как снаряд, среди сгрудившихся тел.

От этого чудовищного взрыва часть крепостной стены рухнула, и все живое во дворе было уничтожено.

Среди осаждающих произошло замешательство; однако оба отряда успели соединиться и все еще представляли собой значительную силу — более трехсот боеспособных единиц. Жгучий стыд охватил солдат при виде того, что они не могут одолеть одного человека; командиры воспользовались настроением подчиненных, чтобы подбодрить их. По приказу офицеров осаждающие построились в колонну, походным маршем двинулись по направлению к пробоине, образовавшейся в стене, развернувшись, беспрепятственно вошли во двор и оказались прямо против лестницы. Солдаты снова остановились в нерешительности. Наконец несколько человек стали подниматься по ней, поощряемые криками товарищей; за ними последовали другие, и на лестнице стало так тесно, что пожелай передние солдаты отступить, они не могли бы этого сделать; волей-неволей им пришлось налечь на дверь; но, против их ожидания, она сразу же отворилась. С громкими победными криками осаждавшие вбежали в первую комнату. В эту минуту дверь второй комнаты распахнулась, и солдаты увидели Бруно: он сидел на пороховой бочке, держа по пистолету в каждой руке; одновременно из той двери выскочил мальтиец и крикнул со страхом, в истинности которого трудно было усомниться:

— Назад! Назад! Крепость заминирована! Еще один шаг, и мы взлетим на воздух!..

Дверь захлопнулась словно по мановению волшебной палочки; победные крики сменились криками ужаса; раздался топот множества ног по узкой лестнице; несколько солдат выскочили из окон; всем этим людям казалось, что почва колеблется у них под ногами. Спустя каких-нибудь пять минут Бруно снова оказался хозяином крепости, что до мальтийца, то он воспользовался случаем, чтобы сбежать.

Не слыша более шума, Паскаль подошел к окну: осада крепости превратилась в блокаду, против всех ее входов были установлены сторожевые посты, солдаты укрылись за бочками и повозками. Очевидно, был принят какой-то новый план кампании.

— Они хотят, верно, взять нас измором, — проговорил Бруно.

— У, собаки! — выругался Али.

— Не оскорбляй несчастных животных: они погибли, защищая меня, — с улыбкой заметил Бруно, — и не называй людей иначе, чем «люди».

— Отец! — воскликнул Али.

— Что случилось?

— Видишь?

— Нет.

— Вон там, светлая полоса?..

— В самом деле, что бы это значило?.. До рассвета еще далеко. К тому же свет этот на севере, а не на востоке.

— Деревня горит, — сказал Али.

— Проклятие! Неужто правда?

В эту минуту издали донеслись крики отчаяния… Бруно бросился к двери и оказался лицом к лицу с мальтийцем.

— Это вы, командор? — воскликнул он.

— Да, да, я… собственной персоной… Смотрите не ошибитесь и не примите меня за кого-нибудь другого. Я ваш друг.

— Добро пожаловать. Что там происходит?

— Видите ли, отчаявшись захватить вас, начальство приказало поджечь деревню. Пожар потушат лишь тогда, когда крестьяне согласятся выступить против вас. Властям осточертела вся эта канитель.

— Ну а крестьяне?

— Отказываются.

Да… да… я так и знал: они скорее дадут сгореть своим домам, чем тронут хоть волос на моей голове. Хорошо, командор, возвращайтесь к тем, кто вас послал, и скажите, чтобы они тушили пожар.

— Как так?

— Я сдаюсь.

— Ты сдаешься, отец? — вскрикнул Али.

— Да… но я дал слово сдаться одному-единственному человеку и сдамся только ему. Пусть потушат пожар, как я говорил, и доставят сюда из Мессины этого человека.

— Но кто же он?

— Паоло Томмази, жандармский бригадир.

— У вас нет других пожеланий?

— Еще одно.

И он что-то тихо сказал мальтийцу.

— Надеюсь, ты не просишь сохранить мне жизнь? — спросил Али.

— Разве я не сказал, что после моей смерти мне потребуется от тебя еще одна услуга?

— Прости, отец, я позабыл.

— Ступайте, командор, и сделайте все, как я сказал. Если пожар будет потушен, я пойму, что мои условия приняты.