Паштет

-Вы, милостивый пан, ведаете, что на кол сажать-это такая казнь, что особого уменья требует. И, если кат его мает, то казненный дня три еще живет и постоянно своего бога молит о милости все эти муки прекратить. А смерть все не приходит и не приходит. Большое искусство - так человека на кол сажать. Говорят, что не во всяком воеводстве такой кат есть, а у прочих жертва быстро помирает. А у пана Должинского часу было обмаль. Потому татарам просто острую жердь вогнали, да так, чтобы они после того не выжили. А сколько им еще зубами скрипеть, або от боли волком выть- то не наша справа. До завтрашнего света не дотянут и гаразд. И скажу я вам, паночку, когда глядел, как их казнили, душа моя милосердия не чуяла, а только бажала, чтобы не умерли они сразу, а хоть до вечера корежились. И ще бажав бы Узун-Ахмеда на такой жердине видеть, но тому счастье пришло помереть быстро и как человеку, а не как он заслужил, сын жабы и гадюки. Потим я священника на исповеди спытав, не грех ли это -так думать? Отче подумал и сказал, что если это и грех, то невеликий и прощению Божьему подлежит. Я еще долго хотел кату в ученики пойти, та навчитыся цей справи, щоб татары у меня так долго с жизнью расставались, и им часу хватило проклясть не только тот час, когда в наезд собрались, но и когда в магометову веру вошли и на свет Божий народились!

Голос Нежила аж зазвенел от сдерживаемых эмоций, но ненадолго. Потом он увял и буднично сказал, что в учение к кату он бы пошел, но кто его слабосильного-то возьмет? Чтобы все казни и муки проделать - сила нужна, а иногда казнят или мучают сразу нескольких. Если же его на место ката поставят кому-то плетей всыпать, то он свалится от усталости раньше, чем наказанный. А меч для казней больше него самого потянет.

Паштет только смог подумать про тайны здешних душ - как много всякого в них скрывается, только успевай челюсть с пола отпавшую подбирать. И как-то прочитанные им раньше романы и просмотренные фильмы ему показались простенькими детскими комиксами, что ли.

Пора было вставать, в который раз подумал Паштет, но прокрастинация была сильна.

- Герр фон Шпицрутен? - раздалось над ухом.

- А? - удивился Паша - И тут же поправил говорившего: "Фон Шпицберген!".

Оказалось, за болтовней пропустил подошедшего тихим шагом солдапера. Незнакомого, но на первый взгляд - матерого. Похоже - немца, потому как из короткого лаяния на этом самом языке, которым впору браниться, понял - герр гауптманн уже ждет герра доктора.

Чувствуя себя немножко как перед висилицей, Паша гордо встал, захватил мешок с медикаментами и пошел за этим мушкетером. А чтобы было не так тошно, начал про себя распевать залихватскую ковбойскую песенку с непонятными словами. Получалось в переводе что-то этакое:

Если бы не этот Джо-Ватный глаз,

Я был бы женат уже очень давно.

Откуда ты пришел? Куда ты направлялся?

Откуда ты явился, Джо-Ватный глаз?

То есть заведомо идиотское, но уж больно мотивчик был позитивный.

Капитан Геринг все-таки был матерым командиром. Вся его банда, гордо называемая ротой - стояла перед его палаткой и слушала его внушения. При этом даже строй держала на вкус Паштета вполне прилично - две шеренги, все чин чином. Да и сам лагерь - четкий, в центре палатка гауптмана, перед ней как бы улица, образованная другими шатрами. Вот на этой улице и стояли сейчас Пашины пациенты. Не менее полусотни.

Паштет терпеть не мог публичных выступлений, но - как говорится в поговорке - взялся за гуж - не потолстеешь! Хауптманн как раз заканчивал говорить что-то, что промпт попаданца перевел совершенно несуразно и понять сказанное не получилось. А вот то, что хауптманн, повернувшись, увидел приближающегося лекаря, съехал с темы и объявил о надвигающемся лечении - это было понято не только стоящими в строю, но и самим доктором.

Вояки уставились на Паштета. Он, соответственно - на них. Поиграли в гляделки, в ходе которых мысли у Паши в поврежденной вчера алкоголием голове метались как галки у колокольни. Черт, надо было вчера не спать валиться и сегодня не болтовню слуги слушать, а наметить план действий. Не успел. Нужно чуточку выиграть время. Внезапно вспомнилось из читанной давным давно книжки про то, как Насреддин лечил ростовщика - для выигрыша времени велел развести костер, а потом всем молиться, но ни в коем случае не осквернять молитвы думами об обезъяне. Так, есть идея!

- Господин хауптманн! Прежде всего мы должны помолиться святой... (Тут у Паши возник короткий затык, потому как он кроме Асклепия никаких божественных сущностей, завязанных на медицину, не знал. Асклепий же не годился, как язычник. Молнией в судорожно напряженных извилинах проскочила искра - вспомнил виденную в Великом Новгороде могилу святой и ляпнул) ... Параше Сибирской!

И сам испугался. Ну, что поделать, если ту деву так звали? Чертовы ассоциации.

- Я не слыхал о такой святой! - буркнул тихо лекарю Геринг.

- Она канонизирована римской церковью год назад, широко не известна еще. Но очень помогает страждущим хворями! - привычно соврал Паштет.