Пашка из Медвежьего лога

Снова сажусь за письма. Скучающий хозяйский кот, усевшись рядом на табуретке, что-то доверчиво бормочет мне о своей кошачьей жизни. Пашка не спит, беспрерывно ворочается, вздыхает, что-то трудно додумывает.

- Дядя… - вдруг слышится его голос.

Я поворачиваюсь к нему. Он сидит на спальном мешке.

- Ты почему не спишь?

- Зачем они убили Борьку? - Голос его дрожит. Он с трудом сдерживает слезы. - Я сейчас подниму всех своих ребят, побежим в бор, найдем их…

- Ты с ума сошел - ночью в бор! Кто это тебе позволит?! - И я строго погрозил ему пальцем. - Говорю, дедушка им не простит, найдет на них управу законом.

- Пусть дедушка по закону, а мы им сами что-нибудь устроим: на всю округу опозорим за Борьку так, что ни в тайге, ни в поселке места им не будет. Вот посмотрите!..

- Успокойся, Пашка, никуда я тебя не пущу, а тем более собирать ребят. Спи. Утром поедешь со мною на аэродром.

- Возьмете? - снова обрадовавшись, недоверчиво спрашивает он. - Ох, как мне охота близко посмотреть самолет!

- Это я тебе устрою: и самолет посмотришь, и проводишь меня. Я уезжаю надолго. Не знаю, встретимся ли мы еще когда-нибудь с тобой, Пашка? -Встретимся, о чем разговор. Иначе и быть не может!

- Ты прав: надо непременно встретиться. А теперь, поскольку нерешенных вопросов у нас больше нет, спи. Утром рано разбужу.

Он еще посидел с минуту, поморщил лоб от каких-то дум и, забравшись в спальный мешок, затих.

Покончив с письмом, я с облегчением, точно гора тяжести свалилась с плеч, лег в постель. Пашка уснул тяжелым, беспокойным сном, стиснув в гневе пухлые губы и откинув далеко назад правую руку, будто намереваясь кого-то ударить. У его изголовья отдыхал кот. Положив усатую морду на сложенные полудугою передние лапы, он, мурлыкая, баюкал сон парнишки…

Меня будит энергичный толчок в бок.

- Встаньте, Пашка убег, только что выскочил из] избы, - слышу тревожный голос Акимовны.

- Что же вы его не задержали? - Где там мне задержать! Было схватила у двери, так он выскользнул, как налим.

С улицы доносится пронзительный свист. Я знаю: это у ребят сигнал бедствия, призыв к немедленному сбору. Он повторяется трижды и смолкает.

Я выскакиваю во двор. В предутренней тишине поселка какая-то тревога. Где-то скрипнула калитка, послышались торопливые шаги по переулку, кто-то перелезал через заборы, бежал, затем напротив в доме хлопнула дверь, но сейчас же раскрылась, и женщина крикнула в темноту:

- Степка, вернись!

Выбегаю на улицу, но уже поздно. В переулке пусто, и только быстро удаляющийся лай собак выдает беглецов…

Стою долго, будто пригвожденный к месту, не знаю, что предпринять, чтобы удержать Пашку от неверного шага. И в то же время понимаю, что иначе Пашка поступить не мог, и я на его месте сделал бы то же самое. Но что он задумал? Нет, нет, он не сделает глупости, пальцем никого не тронет - на это он не способен. Но парнишка придумал какое-нибудь свое, мальчишечье наказание, вроде того, что он сделал, с собачником. В этом я убежден. Тогда пусть ребята бегут в бор с болью за Борьку, за Марфу, пусть гневаются. Может быть, в этом гневе у них окрепнет любовь к природе, и они унесут ее в жизнь, по-настоящему встанут на защиту лесов, птиц зверей, рыб - всего живого царства природы.

- В добрый час, ребята! - кричу я им вслед, и мне вдруг до боли хочется стать мальчишкой, бежать вместе с ними в бор и узнать, что же придумал Пашка в эту бессонную ночь…

Скоро утро, Акимовна на прощанье угощает меня пирожками. Усаживается рядом, долго смотрит в глаза.

- Молодец Пашка! - не выдерживает старушка. - Пусть он их, убивцев, малость пропесочит. Мы за него всем поселком пойдем, в обиду не дадим.

- Значит, и вам, Акимовна, приглянулся Пашка? - Как же, милый мой, на то я долго прожила на свете, чтобы разбираться в людях. А он-то еще дите, весь наружи. Хороший парень!

- Но ведь он с чужой улицы? Акимовна добродушно улыбается.

- Пашку беру к себе на квартиру. С Гурьянычем договорилась, -торжественно заявляет она. - Ему от нас ближе в школу ходить, да и как будто сродни мне стал этот бесенок. Вместе ждать будем вас. Когда вернетесь?

- Не знаю, Акимовна, наша жизнь, разведчиков, полна всяких неожиданностей. Может, больше и не встретимся. А за Пашку я рад, что он будет жить у вас. Вы, Акимовна, добрый человек, проследите по-матерински за ним.

Подъехала машина. Мы прощаемся.

Над землею рассвет. Орут пробудившиеся петухи, в отдалении лают собаки. Столбы дыма встают над поселком.

Я заезжаю за Василием Николаевичем. Меня радует мысль, что мы с ним надолго покидаем жилые места. Наш дом, наш очаг, наши мечты уже там, в далекой тайге, у снежных вершин, на звериных тропах, куда мы давно стремимся. Наконец-то расстанемся с оседлой жизнью, чтобы надолго стать лесными кочевниками, полностью отдаться работе, приключениям, неудачам и успехам, всегда сопутствующим работе геодезистов, И в моем воображении возникают картины предстоящих таежных походов, борьбы с дикой природой, новых открытий.