Пашка из Медвежьего лога

- Плохи твои дела! - сочувственно говорю ему.

- А вы убили? - Пашка начинает обыскивать меня острым, испытующим взглядом.

Заметив чирка, он всплескивает от удивления руками, приседает перед ним на корточки, обращается к Жулику:

- Глянь, кака крупна утка!

- Это у тебя, Пашка, от зависти зрачки расширились… - говорю я. -Впрочем, у тебя и такой нет.

- Ружье-то фальшивит, видать, не туда дробь бросает, или легкоранное: бью, бью - ни пуха, ни пера!

Пашка поднимается, и тут я замечаю какой-то подвох на его хитрющей физиономии. "Неужели обманул?!" - обжигает меня мысль Так и есть! Вижу, сзади, между широко расставленных ног, свисает до земли пара гусиных лап.

- А ну повернись!

- Гусенок так себе, маленький, на похлебку.

Пашка стоит невозмутимый, но выдают глаза. В них - торжество. Парнишка не спеша запускает правую руку под ватник, долго отвязывает от пояса птицу, перекинутую длинной шеей через левое плечо, поворачивается ко мне спиною, и из-под телогрейки вываливается на землю огромный гусь-гуменник.

- Вот это да!.. - вырывается у меня искренне. - Где же это тебе дурница попалась?

- Из табуна влет выбил! - не без бахвальства говорит он.

- Так уж и влет!..

Пашка делает вид, что не слышит моих слов, берет чирка, кладет рядом с гусем. В сравнении с гуменником он кажется крошечным, жалким трофеем.

- Из двух птиц похлебка будет куда с добром!

- Если не хватит, у меня еще гусь есть.

Этого Пашка никак не ожидал. Он испытующе смотрит на меня - не верит.

- Да, да, гусь и, пожалуй, покрупнее твоего. Так что ты не очень-то задирай нос.

- А где он?

- Пока на острове. Видишь серый ком? - Ах, на острове… - Парнишке как будто сразу полегчало. - Его еще надо достать, тогда считать гусем.

- А ты помоги.

Пашка деловито подходит к берегу, всматривается в густой сумрак, пробует пальцем воду.

- Ты не вздумай в озеро лезть!

- Нет надобности. Жулик мигом достанет, - уверенно отвечает Пашка.

Он отстегивает на собаке ошейник, бросает в сторону острова небольшую палку, кричит на оторопевшую собачонку, впервые попавшую на охоту.

- Жулик, возьми!.. Пиль!

- Жулик умоляюще смотрит на него. Чего бы он ни отдал сейчас, чтобы не лезть в холодную воду. Но Пашка проявляет упорство. Еще бросает палку, угрожающе кричит на собачонку. У той нет выхода: она осторожно, как балерина, переступает ногами, пробует войти в озеро, но тотчас же отскакивает назад. Ее начинает трясти.

- Жулик, хороший песик… - ласково начинает "дрессировщик" и, бросая палку к островку, кричит: - Возьми!.. Пиль!.. Я кому говорю!..

Жулик ложится на спину, поднимает лапы, сдается. На морде страх и унижение. Пашка ставит его на ноги, еще что-то бросает в озеро и сталкивает Жулика в воду. Тут уж ничего не поделаешь, и собачонка плывет к островку, прикрытому мраком ночи.

Стоим ждем. Втайне я, как мальчишка, радуюсь, что обстрелял Пашку: один к двум в мою пользу. Конечно, чирок не велика птица, но при данной ситуации - козырь. И страшно хочется, чтобы мой гусь оказался крупнее, тогда Пашка прикусит язык… И тут я краснею за свои мысли.

Внезапно, будто сигналя об опасности, слева кричит большой кулик, а позади за темной полоской ельника осторожно курлыкают журавли. Опять томительная тишина… До слуха долетает долгожданный шелест троелиста, тяжелое сопение, возня. Пашка облегченно вздыхает.

- Жулик, назад! - кричит он повелевающим тоном. Вместо ответа с острова доносится хруст костей.

Парнишка поворачивает ко мне лицо, искаженное недоумением, и, угрожая кулаком в сторону острова, кричит сколько есть силы:

- Жулик, назад!

- Назад! Назад!.. - кричим мы почти одновременно, но наши угрозы безнадежно молкнут в темноте.

Пашка вскидывает ружье, стреляет в воздух. Жулик в ответ лакает воду и опять принимается за гуся…

"Вот и обстрелял!" - с горьким сожалением думаю я.

- Оно, конечно… - начинает Пашка оправдываться. - Если бы я за каждую подноску давал Жулику сахар, как в цирке, он бы и не подвел. Но бабушка не согласна, говорит: "Нечего собак приучать, лучше сами лишний стакан сладкого чая выпьем". Вот и получилось…

- Прямо надо сказать, Пашка, скверно получилось. Зря извели гуся.

- Ничего, - успокаивает меня парнишка и, копируя дедушку, продолжает: -Завтра за мое почтение настреляем.

- Где тут настрелять! Видишь, не успели мы появиться, как с озера птицу будто ветром сдуло. Ей отдохнуть надо, а мы ее свинцом угощаем. Лет бы на пять отобрать у охотников ружья, пусть птица успокоится, расплодится…

Пашка растерянно молчит.

С озер доносится крик одинокой птицы.

Нас окутывает холодом широкая таежная ночь. Ее влажные туманы накрывают опустевшие озера. И земля, на которой мы стоим с Пашкой, кажется где-то далеко-далеко от людей, на краю материка.

Меня пугает ее отчужденность, ее безмолвие.

Молча шлепаем по заболоченному перелеску. В лужах зажглись небесные светлячки. Пашка озорно топчет их латаными сапогами, ломает вдрызг зеркальную гладь воды, как будто шагает по звездам. С такой добычей ему теперь хоть куда!

В жуткой темени исчезает старый беспокойный мир. Черное небо чертят огнистые метеориты, да сквозь ночь костер зазывно моргает, зовет…