Пасадена

Она взяла лопату у Брудера и спрыгнула в яму. Яма была фута три шириной, куча земли и грязи все росла, наверху ее лежали несколько камней с серебристыми рубцами, нанесенными лопатой. Вдруг лопата зазвенела обо что-то. Линда разгребла руками грязь и увидела бронзовую стрелу, затупленную на конце. «Луисеньо», — сказала она, а Брудер взял стрелу и стал рассматривать, вертя во все стороны. В школе мисс Уинтерборн рассказывала им об археологии и о том, что в племени луисеньо был матриархат. Когда Линда узнала об этом историческом факте, глубоко в душе у нее что-то шевельнулось, хотя на вопрос о том, что такое матриархат, она вряд ли могла бы внятно ответить.

Линда снова взялась за лопату, а Брудер сел на край ямы. Своим ножом с ручкой в виде оленьей ноги он выстругал длинную палку, поднялся, воткнул палку в землю и принялся упражнять глаз и руку, кидая нож в палку и всякий раз отходя от нее на несколько шагов дальше. Отойдя на двадцать футов, он снова метнул нож, но на этот раз промахнулся, и нож просвистел мимо руки Линды и воткнулся в землю на другой стороне ямы.

— Тебе что, делать нечего? — спокойно спросила она. — Как бы так придумать, чтобы можно было копать вместе?

— Никак.

— Так что же нам делать?

— Продолжать скучать, — бросил он, и тут к ним на тележке подъехал Пайвер и сказал:

— По двое работать не получается. Надо разбивать пары. Брудер, поехали со мной.

— Я останусь с Линдой.

— Я тебя нанял, и ты едешь со мной.

Брудер опять отказался, спрыгнул в яму к Линде, и Пайвер, тяжко сопя, грузно шлепнулся с тележки. Не мешкая, он объявил Брудеру, что рассчитывает его, и велел убираться. Для верности он еще сжал руки в кулаки и горделиво вздернул подбородок.

— Не можете вы его рассчитать! — крикнула Линда, втискиваясь между ним и Брудером.

— Это я-то не могу?

Но Брудер наклонился к ее уху и шепнул, чтобы она не шумела: «Мы ведь и не собирались у него работать». Она оторопела — как может он так легко смиряться с судьбой? Он что, не умеет сражаться? Он не знает, что судьба каждого человека в его руках? Его теплое дыхание коснулось ее уха, и она услышала: «Пока». Он выбрался из ямы, пошел по дороге, а Линда так и осталась в яме — выставлялись только ее голова и плечи. Пройдя немного, Брудер обернулся и спросил:

— Ну что, Линда, идешь?

Она сделала движение к нему, но Пайвер сказал:

— Что, не хочешь остаться? Мне хорошие работники нужны.

Линда ответила, что пойдет с Брудером, и Пайвер удивился:

— Линда, зачем? Догнать его всегда успеешь. Слушай, мне Маргарита сказала — ты уже давно поглядываешь на шляпку с орлиным пером. Вот если денек у меня отработаешь, я, может, придумаю, как достать тебе эту шляпку. Она тебе очень пойдет!

Брудер был уже далеко и не мог слышать их разговора, поэтому Пайвер продолжил:

— Ты только представь себе — сегодня, в этой шляпке, да к нему на свидание…

Она видела, как Брудер идет сквозь кустарник, как раздвигает ногами истекающие млечным соком стебли цикория. Он казался одинокой морской чайкой в открытом, безбрежном море, и Линда смотрела на него, опершись подбородком на ручку лопаты.

— Так что, Линда? Не уйдешь?

Она кивнула, но на душе у нее стало тяжко, как будто грязь залепила ей все легкие, приглушила стук ее сердца.

— Глубина шесть футов! — крикнул Пайвер, и колеса его тележки загрохотали по дороге.

Линда запела себе под нос, чтобы не скучать; она припомнила и джазовый «Хорс-трот», и «Отдых на небесах», и «Восьмерку», которые играл оркестрик фройляйн Карлотты. Линда напевала, ее серебристая лопата блестела под небом с черневшими на нем облаками, и она все копала и копала, пока на руках не вздулись волдыри, а на запястьях не выступил кровавый пот. Но она упрямо сражалась с землей, яма становилась все глубже и глубже, а к трем часам с неба упали первые капли дождя.