Пасадена

Как-то вечером в воскресенье, за несколько недель до Рождества, Линда покормила работников ужином, перемыла гору тарелок и прибрала кухню, готовясь к наступавшей неделе. Погода была холодная, все устали и отправились спать еще до того, как она все закончила. Накануне в самых низких местах рощи ударил заморозок, и шестеро работников, разделившись на три смены, остались на ночь — разводить костры там, где мог быть самый сильный мороз. Газета написала, что эта ночь ожидается теплее, но Брудер решил не рисковать: шесть человек на ночь оставались в роще, где от их дыхания поднимался пар. Работники нехотя поплелись в темный сад, ворча и на мороз, и на Брудера, и на капитана Пура, который вечером распорядился, чтобы в дом немедленно принесли еще одну вязанку дров. Работники отнесли дрова, вернулись и сказали: «Те двое друг друга стоят», потом стали играть в лото: проигравшие, завернувшись в одеяла, шли в сад и разводили там небольшие костры. Они жгли их около часа, потом гасили и зажигали следующий, футах в двадцати от первого, и так окуривали квадрат за квадратом. Работа была неприятная, муторная, надоедливая, никто не хотел ее делать, даже когда Брудер сказал, что каждый получит по два доллара: то, что он платит из своего кармана, никто не подозревал.

Кухня была в дальнем конце дома для рабочих, в нее упирался темный коридор, откуда до Линды доносился тихий скрип запираемых замков — сначала в комнате Хертса и Слая, потом у Брудера слышался этот негромкий звук. В окне над мойкой по-зимнему темнело ранчо, деревья в роще спокойно колыхались, как океанские волны, а костры походили на огни далеких кораблей. Ей показалось, она увидела около одного из них Брудера, но этого не могло быть — он же недавно запер дверь, она сама слышала. Еще она подумала, что вроде бы в роще кто-то крикнул, но кричали койоты, ветер шелестел листвой, и, может быть, ей показалось как раз, что он запер дверь. Она снова услышала крик — по-испански кто-то предупреждал: «Осторожно!» Работникам предстояло всю ночь разводить костры, и они могли повредить свои перчатки; ей было неприятно думать, что им придется платить за новые перчатки из своих денег, и она подумала, что утром посоветует Брудеру списать с них стоимость перчаток. Она и не знала, что Брудер уже купил им новые; она вообще мало что знала.

После одиннадцати Линда закончила уборку в кухне и поставила на плиту четыре кастрюли воды, чтобы помыться. В углу кухни стояла цинковая ванна, похожая на гроб, с погнутыми холодными краями. Линда вылила в нее горячую воду, добавила несколько капель золотистого, блестящего апельсинового масла. Пар коснулся ее шеи, и она задернула занавеску на окне, которую сшила сама. В маленьком овальном зеркале отразилось ее лицо, и она очень удивилась — иногда бывало так, что она не узнавала саму себя; она стала совершенно не такой, какой себя представляла. Много лет назад Линда мечтала, что когда-нибудь станет капитаном рыбацкой шхуны; приказчицей в магазине у Маргариты; а может, так и состарится хозяйкой «Гнездовья кондора». Всего полгода назад могла ли она вообразить, что скоро и вспоминать не будет о ферме на берегу океана? Линда думала об Эдмунде, представляла, как он сидит на берегу, разводит огонь, забрасывает удочки, кутает Паломара в одеяло и укладывает Дитера в кровать. Приходили все новые письма, но пока она на них не отвечала. Письма лежали стопкой у нее под подушкой, и когда попадались ей на глаза, то она быстро отворачивалась; чем дольше она не отвечала, тем больше обижалась на брата, что он начал писать первым. Линда погасила в кухне свет, присела на край ванны, расстегнула блузку, вышагнула из юбки и увидела в зеркале, как лямки ее рубашки шли по плечам, спускались на грудь, и, хоть ночь была холодная, ей было тепло. От пара размягчалась кожа, сырело белье, она уже с удовольствием думала, как опустится сейчас в воду и, прижав ноги к груди, будет сидеть в ванной, пока вода совсем не остынет. Линда повесила одежду на вешалку, начала снимать с плеч лямки рубашки и почти уже совсем разделась, как ручка двери повернулась и, открыв дверь, в кухню вошел Брудер.

От неожиданности он открыл рот, силясь что-то выговорить, но его захлестнула горячая волна смущения:

— В окне света не было… Я думал, ты уже легла… Я не хотел…

Он так удивился, что не мог сдвинуться с места, в кухне было темно, и только лунный луч освещал ее голые плечи, ноги, длинную светлую шею, белый квадрат кожи между плечами и началом груди.

— Я бы не зашел, если бы… — снова смущенно заговорил Брудер и снова замолчал.