— Матеуш, чего ждешь? — наконец подал голос из своего угла Кужидло.
— Еще кто-нибудь должен прийти? — спросил Коза.
Матеуш взглянул в окно. Он ждал токаря Ласковского.
Когда все собрались, Коваль обратился к товарищам.
— Садитесь, — пригласил Коваль. — Есть о чем поговорить.
— О чем? — сразу же спросил Кужидло.
— Я разговаривал с каждым в отдельности. Теперь мы собрались, чтобы поговорить вместе. Я не хочу долго распространяться, так как каждый сам видит, что к чему. Война и фашисты в стране.
— Это все? — снова спросил Кужидло.
— Остальное скажет присутствующий здесь товарищ.
— Откуда он?
— Знаете, как теперь… — начал Матеуш, но Кужидло сразу же прервал его:
— Не считай нас детьми, Коваль. Фамилия нас не интересует.
— Тогда чего же вы хотите?
— Знать, кто прислал товарища. Партия?
— Рабоче-крестьянское объединение.
— Что это такое?
— Организация.
— Какая? Чего она хочет?
И тогда отозвался Ласковский. Вроде бы он не говорил ничего нового — об оккупации, о Гитлере, но все как-то иначе…
— А партия? — спросил Кужидло.
— Мы здесь все свои, — сказал тогда Ласковский, — у нас нет никаких тайн. Вы, товарищ, состояли в партии?
— Нет.
— А я думал, поскольку вы так спрашиваете…
— Не состоял, — буркнул Кужидло, — но речь не только обо мне. Партийных в Мнихове было мало, а симпатизирующих партии много. — Кужидло слегка покраснел от волнения. — Партийные руководили нами, когда мы боролись с капиталом. Поэтому теперь я спрашиваю о партии.
— Он прав, — вмешался в разговор Коза.
— Вы слишком много от меня требуете. — Ласковский слегка смутился.
— Если мы должны рисковать головой, — не уступал Коза, — то хотим знать правду.
— Давайте сперва поговорим о себе, — вмешался Матеуш, желая поддержать Ласковского, — о работе, о том, что можно сделать в Мнихове.
— Для этого мы и собрались, — добавил токарь, обрадованный поддержкой Матеуша. — Но сначала надо выяснить, кто готов вступить в организацию. Вы, Коваль, что на это скажете?
— Вступаю.
— А вы, товарищ? — спросил он Козу.
— Согласен.
— Мы тоже, — буркнул Ключек за себя и за сына.
— Включайте и меня, — сказал Кужидло и внезапно обернулся к Ковалю: — Хорошо, Матеуш, что мы снова собираемся все вместе. Только я хотел бы спросить, если можно…
— О чем?
— Где твои сыновья? Если же конспирация запрещает говорить об этом, я снимаю вопрос.
Матеуш покраснел. Все смотрели на него, будто спрашивали: почему действительно здесь нет ни одного из молодых Ковалей? Матеуш мучительно думал, с чего начать. И в этот момент на помощь пришел Ласковский.
— Мы вступаем не семьями, а каждый индивидуально, — сказал он. — И лучше лишнего не знать.
— А меня примете? — спросил Рулка.
— Конечно.
После собрания Матеуш решил рассказать Ласковскому о сыновьях. Токарь слушал, не прерывая. Лишь под конец сказал:
— За вас поручились. Жалко, что вы раньше мне не рассказали об этом. Между своими должно быть взаимное доверие, понимаете? Времена теперь такие, что без доверия ни шагу.
Больше к этому вопросу уже не возвращались. Вскоре появились новые заботы и заслонили собой старые. Коваль заметил, что Здишек Бонк стал очень говорливым. В перерывах подсаживался к людям, затевал разговоры. Матеуш прислушивался к этим разговорам и выяснил, что Здишек дословно пересказывает то, о чем Коваль читал в радиобюллетене. Матеуш сразу же сообщил об этом Ласковскому.
— Зачем вам вмешиваться в это дело? — поморщился токарь.
— Бонн очень неосторожен. Может, мне поговорить с ним?
— Я беру это на себя.
— Только не тяните.
Однако кто-то другой оказался более быстрым. Два дня спустя Бонк не пришел на работу, а в обеденный перерыв к Ковалю подошел бледный и растерянный Линчак, товарищ Юзефа.
— Бонка посадили, — зашептал он взволнованным голосом.
— Кто? — Коваль внутренне весь напрягся.
— Гестапо… И теперь я не знаю, оставаться мне здесь или убегать.
— Почему тебе надо убегать?
— Я вступил в организацию.
— Не боишься говорить об этом?
— С вами нет. Но только с вами.
— Не ночуй дома.
— А как с работой? Ведь и отсюда могут взять.
— Поговори с доктором Турчаньским, может, он даст на несколько дней освобождение.
Вечером к Матеушу пришел Ласковский. Коваль встревожился, так как такие визиты допускались только в крайних случаях.
— Бонк схвачен, — заявил Ласковский. — Кто-то его выдал.
— Знаю. Есть о нем какие-нибудь сведения?
— Только то, что сидит в гестапо.
— Людей надо обезопасить, — произнес задумчиво Матеуш.
— Как? — Ласковский поднял голову, глаза их встретились, и Коваль понял: токарь охвачен страхом, обыкновенным человеческим страхом. — Как? — повторил Ласковский. — Бонк меня знает. Если выдаст… — голос у него дрогнул, — куда я денусь? Да к тому же с семьей… А Франек Пясецкий, Сырек, Линчак, Забсрак — вся его пятерка?
— У Бонка была пятерка?
— Только недавно сколотил. Нужно их теперь предупредить.
— Теперь?
— Теперь. Ведь если Бонк не выдержит… Пока скажите им, чтобы во всяком случае не ночевали дома. А днем…
— Вот именно — днем… Ходить на работу?
— Что делать, — вздохнул Ласковский, — нельзя бросать работу. Иначе их сразу же заподозрят.