Партизаны

— Матеуш, чего ждешь? — наконец подал голос из своего угла Кужидло.

— Еще кто-нибудь должен прийти? — спросил Коза.

Матеуш взглянул в окно. Он ждал токаря Ласковского.

Когда все собрались, Коваль обратился к товарищам.

— Садитесь, — пригласил Коваль. — Есть о чем поговорить.

— О чем? — сразу же спросил Кужидло.

— Я разговаривал с каждым в отдельности. Теперь мы собрались, чтобы поговорить вместе. Я не хочу долго распространяться, так как каждый сам видит, что к чему. Война и фашисты в стране.

— Это все? — снова спросил Кужидло.

— Остальное скажет присутствующий здесь товарищ.

— Откуда он?

— Знаете, как теперь… — начал Матеуш, но Кужидло сразу же прервал его:

— Не считай нас детьми, Коваль. Фамилия нас не интересует.

— Тогда чего же вы хотите?

— Знать, кто прислал товарища. Партия?

— Рабоче-крестьянское объединение.

— Что это такое?

— Организация.

— Какая? Чего она хочет?

И тогда отозвался Ласковский. Вроде бы он не говорил ничего нового — об оккупации, о Гитлере, но все как-то иначе…

— А партия? — спросил Кужидло.

— Мы здесь все свои, — сказал тогда Ласковский, — у нас нет никаких тайн. Вы, товарищ, состояли в партии?

— Нет.

— А я думал, поскольку вы так спрашиваете…

— Не состоял, — буркнул Кужидло, — но речь не только обо мне. Партийных в Мнихове было мало, а симпатизирующих партии много. — Кужидло слегка покраснел от волнения. — Партийные руководили нами, когда мы боролись с капиталом. Поэтому теперь я спрашиваю о партии.

— Он прав, — вмешался в разговор Коза.

— Вы слишком много от меня требуете. — Ласковский слегка смутился.

— Если мы должны рисковать головой, — не уступал Коза, — то хотим знать правду.

— Давайте сперва поговорим о себе, — вмешался Матеуш, желая поддержать Ласковского, — о работе, о том, что можно сделать в Мнихове.

— Для этого мы и собрались, — добавил токарь, обрадованный поддержкой Матеуша. — Но сначала надо выяснить, кто готов вступить в организацию. Вы, Коваль, что на это скажете?

— Вступаю.

— А вы, товарищ? — спросил он Козу.

— Согласен.

— Мы тоже, — буркнул Ключек за себя и за сына.

— Включайте и меня, — сказал Кужидло и внезапно обернулся к Ковалю: — Хорошо, Матеуш, что мы снова собираемся все вместе. Только я хотел бы спросить, если можно…

— О чем?

— Где твои сыновья? Если же конспирация запрещает говорить об этом, я снимаю вопрос.

Матеуш покраснел. Все смотрели на него, будто спрашивали: почему действительно здесь нет ни одного из молодых Ковалей? Матеуш мучительно думал, с чего начать. И в этот момент на помощь пришел Ласковский.

— Мы вступаем не семьями, а каждый индивидуально, — сказал он. — И лучше лишнего не знать.

— А меня примете? — спросил Рулка.

— Конечно.

После собрания Матеуш решил рассказать Ласковскому о сыновьях. Токарь слушал, не прерывая. Лишь под конец сказал:

— За вас поручились. Жалко, что вы раньше мне не рассказали об этом. Между своими должно быть взаимное доверие, понимаете? Времена теперь такие, что без доверия ни шагу.

Больше к этому вопросу уже не возвращались. Вскоре появились новые заботы и заслонили собой старые. Коваль заметил, что Здишек Бонк стал очень говорливым. В перерывах подсаживался к людям, затевал разговоры. Матеуш прислушивался к этим разговорам и выяснил, что Здишек дословно пересказывает то, о чем Коваль читал в радиобюллетене. Матеуш сразу же сообщил об этом Ласковскому.

— Зачем вам вмешиваться в это дело? — поморщился токарь.

— Бонн очень неосторожен. Может, мне поговорить с ним?

— Я беру это на себя.

— Только не тяните.

Однако кто-то другой оказался более быстрым. Два дня спустя Бонк не пришел на работу, а в обеденный перерыв к Ковалю подошел бледный и растерянный Линчак, товарищ Юзефа.

— Бонка посадили, — зашептал он взволнованным голосом.

— Кто? — Коваль внутренне весь напрягся.

— Гестапо… И теперь я не знаю, оставаться мне здесь или убегать.

— Почему тебе надо убегать?

— Я вступил в организацию.

— Не боишься говорить об этом?

— С вами нет. Но только с вами.

— Не ночуй дома.

— А как с работой? Ведь и отсюда могут взять.

— Поговори с доктором Турчаньским, может, он даст на несколько дней освобождение.

Вечером к Матеушу пришел Ласковский. Коваль встревожился, так как такие визиты допускались только в крайних случаях.

— Бонк схвачен, — заявил Ласковский. — Кто-то его выдал.

— Знаю. Есть о нем какие-нибудь сведения?

— Только то, что сидит в гестапо.

— Людей надо обезопасить, — произнес задумчиво Матеуш.

— Как? — Ласковский поднял голову, глаза их встретились, и Коваль понял: токарь охвачен страхом, обыкновенным человеческим страхом. — Как? — повторил Ласковский. — Бонк меня знает. Если выдаст… — голос у него дрогнул, — куда я денусь? Да к тому же с семьей… А Франек Пясецкий, Сырек, Линчак, Забсрак — вся его пятерка?

— У Бонка была пятерка?

— Только недавно сколотил. Нужно их теперь предупредить.

— Теперь?

— Теперь. Ведь если Бонк не выдержит… Пока скажите им, чтобы во всяком случае не ночевали дома. А днем…

— Вот именно — днем… Ходить на работу?

— Что делать, — вздохнул Ласковский, — нельзя бросать работу. Иначе их сразу же заподозрят.