Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Через 2—3 недели жажда работы гонит нас из тайги в деревню. Выходим. Крестьяне, взятые «на мушку», ноют, ропщут: «все ушли, не знаем, что творится, что делать»… Белые остались на железнодорожных станциях вместе с интервентами, да в Казанке стоят две роты. Добыли газеты. Есть добрые вести из Европы. Американское «Ай доблью доблью»[13] будит рабочие массы. Даже в Японии бузят рабочие под музыку опустевшего желудка (рисовые беспорядки). Успехи Красной армии. Горизонт проясняется.

Прежде всего мы решили обойти деревни, не занятые врагом. Ильюхов и Гоголев направились с группой бойцов в окрестные села. Здесь созываем митинги. Крестьяне идут, хотя с оглядкой. Дали там информацию, приободрили; население повеселело. Белые быстро узнали, что «эти два бандита» опять начинают мутить только что «успокоенное» крестьянство. Только что мы кончили митинг в Бархатной, как кавалеристы оцепили деревню. Сломя голову мчатся по деревне с криком, бранью. Шныряют по домам, подпольям, амбарам. Тщетно… Как под шапкой-невидимкой или на ковре-самолете мы скрылись и через пару часов устраиваем летучку в школе в Хмельницкой, в полутора верстах от Бархатной. Крестьяне просят беречься: «а то вас хуже, чем Попова, будут мучить». Опять у всех готовность бороться. Партизаны работают на покосе, на поле, в деревню заглядывают редко. Косит, а винтовка и патроны тут же под скошенной травой: попробуй, возьми… «Собачий ящик» (так прозвали белые Серебряную и Бровничи, где мы обретались по выходе из тайги) не дает нашим врагам покоя. Рыщут, норовят поймать нас. Но все тщетно.

В конце августа пришел к нам в Серебряную т. Лазо. Он все бродил из района в район, один по тайге. Заплечный брезентовый ранец, длинная выделанная под вид трости палка. Ноги и лицо опухли от болезни почек, но это не удерживает Сергея; он только 3 дня пробыл у Сенкевича в госпитале. Рассказывает, что больных уже немного, выздоравливают. Ранец у Сергея — это походная канцелярия и обоз главкома. Тут объемистая тетрадь-дневник с подробной записью событий. Груда карт-двухверсток Приморской области. Красным пунктиром нанесены тропы, зимовьюшки; по ним он и колесит по тайге. Бинокль, компас, часы, планы. Поройтесь еще в ранце — и вы найдете топорик, нож, неприкосновенный запас сухарей «на всякий случай», изолированные от сырости спички, свечку, бересто и прочие необходимейшие для таежного странника вещи. У предусмотрительного Лазо все есть. Пробыл с нами 2—3 дня. О многом говорили: о состоянии партизанских групп, о настроении крестьян, о безобразиях кулаков, о притеснениях. Ругнул нас за излишний риск своими головами. Требовал, чтобы мы не торчали под носом у белых, и партизанам дал наказ гнать нас вечером из деревни, не давать ночевать. Вскоре приехала учительствовать в Гордеевку жена Лазо Ольга. Жила впроголодь. Никто не знает, что это его жена. Встречи за деревней в лесу. Узнают белые — значит не сносить ей головы.

Налаживаем связь с партизанами окружных деревень. Ребята держатся. К белым ушло немного: больше кулацкие сынки да случайно захваченные где-нибудь в плен крестьяне. Вскоре в Серебряную пришла делегация от партизан — казанцев и фроловцев; просят Ильюхова и Гоголева-Титова перейти к ним в группу. Перебираемся. Встречи с крестьянами в фанзах, в сопках. В Казанке белых две роты. Те мужики, кому грозит арест, живут на полях, в деревню не идут. До́ма старые да малые. На положении скитальцев Петрок-Тринцук, Косницкие, Колесниковы и другие. Собираемся, толкуем. Мужики в один голос орут: «Нападайте на колчаков. Чего нос повесили? Ну, пусть жгут дома, земля останется, сплетем землянку — березы много». Опять решительный тон и непреклонность.

ГЛАВА XIX.

Бандитизм и борьба с ним. — Устройство зимних баз в тайге. — Экспроприация кулаков и перебежчиков. — Партизаны помогают семьям забастовщиков.

Тяжелый период, наступивший вслед за нашим поражением, когда не стало всеми признанного руководящего центра и органов, охранявших революционный порядок, а на поверхности появляются то там, то сям одиночки и группы мародеров, даже из среды бывших партизан. Они свивают себе гнездо там, где не осталось ни руководителей ни партизан, усвоивших революционную дисциплину, которым имя бойца революционных рядов было дорого.