Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг.

Дело заключалось в следующем. В организацию заговорщиков втерся провокатор, сотрудник контр-разведки, бывший учитель с. Романовки, Печерица, который за сутки до восстания раскрыл все тайны восстания полковнику Высоцкому, благодаря чему офицеры были подготовлены к событиям довольно хорошо. Они в тот же день разослали руководителей заговора в разные места, изолировали их от солдатской массы, а в отношении тех, кто должен был играть роль исполнителей отдельных пунктов плана, офицерами были приняты своевременно контр-меры. В частности окрик «стой» по адресу т. Макшимаса исходил из засады офицеров, приготовившихся захватить смельчаков в самую критическую минуту. Макшимас тут же был арестован. Одновременно были схвачены Непомнящий и Щелкунов. Между прочим все свои операции (арест заговорщиков и т. д.) белогвардейцы провели тоже в 2 часа ночи, приноровив их к моменту восстания. Весь наш план в основном и в каждой детали был точно использован белыми, но только в обратном направлении, против нас.

Заговор провалился. Первое применение нашей новой тактики оказалось неудачным по нашей же вине и еще больше по вине наших сотрудников из колчаковских солдат, так как техника организации не была на должной высоте. Теперь мы переживаем расплату: трое руководителей заговора — тт. Непомнящий, Макшимас и Щелкунов — после долгих нечеловеческих пыток, порки и надругательства расстреляны, т. Свинцов, не ожидая ареста, сам пустил себе пулю в лоб, и лишь один Олеев благополучно перебежал к нам. Заговорщическая организация оказалась обезглавленной и поэтому неспособной на дальнейшие решительные шаги. Офицеры могли торжествовать свою победу. Солдаты впрочем набрались мужества и отказались расстреливать своих товарищей, но с Сучанских рудников были присланы японцы и офицерский взвод под командой небезызвестного на Сучане палача, бывшего учителя Петра Сесько, который и произвел расправу над нашими молодыми героями. Все арестованные товарищи держались прекрасно: пытки, тяжелые страдания не сломили их воли, и они не выдали никого из своих друзей, — иначе многие подверглись бы их участи. После, когда Казанкой овладели наконец партизаны, они всех расстрелянных солдат отрыли из ям, перенесли на братское кладбище и устроили торжественные похороны. Старуха-крестьянка Дунаева и дочь ее Гулькова, жена партизана Гулькова, погибшего 3 месяца тому назад вместе с Тимофеем Мечиком, тоже были арестованы и казнены, причем казнь этих мужественных женщин превзошла по своей жестокости расправу над солдатами. Их сначала «на одинаковых со всеми основаниях» долго и нещадно, упиваясь стонами несчастных жертв, пороли, затем на другой день полуживыми отправили в дер. Владимировку, откуда, по заявлению палачей, их должны были отправить на пароходе во владивостокскую тюрьму. На берегу моря их снова подвергли пыткам и по очереди все конвоиры-офицеры обеих, дочь и мать, изнасиловали. В довершение всего их затащили вместо тюрьмы на скалу, высоко стоящую над морем, и бросили в глубокую пропасть. Старик Дунаев, так недавно потерявший сына Петра, убитого в суражском бою с американцами, и зятя Гулькова, запряг единственную свою лошадку и привез домой в мешке растерзанные куски тел своих жены и дочери.