Партизанский фронт

— Плохо живем, браты, очень худо, — вмешался в разговор совсем седой морщинистый старик. — Наступило самое тяжкое время. Еще бы месяц продержаться, пока хлеб созреет, и спаслись бы от голодной смерти. Теперь умнее будем: весь урожай по зернышку в лес перенесем. Фашистской нечисти и соломы не оставим. — Потом, немного помолчав, угрожающе сказал: — Окрепну вот, возьму топор и сведу счеты с извергами за все… Кривоглазому злодею Пашке первому голову отрублю.

Тут колхозники начали наперебой возмущенно жаловаться на вернувшегося в деревню с приходом немцев кулака с двумя сыновьями, выселенного в тридцатых годах из Белоруссии.

— Покоя от них, сволочей, нет! Самого фашисты сделали старостой, а щенки стали полицаями. Всех грабят. Люди с голода пухнут, а у них двор от награбленного ломится. Пьют, бесчинствуют, издеваются над сельчанами. Не то что избить, а убить человека им ничего не стоит. Два месяца назад эти пьяные бандиты с гитлеровцем ворвались в дом к бывшему бригадиру колхоза и ни за что при малых детях и жене зверски убили его. А на днях выдали немцам одного тяжело раненного партизана, которого две недели тайком укрывала одинокая старуха на краю села. Беднягу гитлеровцы повесили, хозяйку расстреляли, а хату ее сожгли. На них, выродков, ни суда, ни управы нет! — горько возмущался дед.

— Ошибаешься, деду. Предатели не уйдут от справедливого народного суда, — ответил комиссар отряда, внимательно слушавший крестьянские жалобы.

Нам давно следовало продолжать путь, и командир настаивал на этом. Он считал, что нельзя ввязываться не в «свое дело». Однако комиссар при поддержке начальника штаба, парторга и меня решительно выступил против:

— Наш долг — покарать предателей! Народ должен видеть, что пособников оккупантов ждет неминуемая кара за их преступления. Мы обязаны, и в данных условиях нам ничто не мешает, свершить справедливый суд.

Весь отряд держал совет. В конце концов было решено меня и Кислякова послать с группой в деревню с тем, чтобы сначала разведать обстановку, затем арестовать кривоглазого старосту с его ублюдками и без промедления доставить их сюда.

Наша группа в сопровождении деда быстро направилась к селу.

Немцев, как и говорил старик, в селе не было. Соседи сказали, что бандитская семейка только что вернулась с очередного мародерства и вся дома. Оставив деда, мы быстро подошли к добротному дому старосты. Во дворе — еще не распряженная подвода. Оставив троих наших во дворе, мы вошли в дом. Весь опухший от постоянного пьянства, заросший щетиной бывший кулак и его здоровенные сыночки обедали. На столе, заваленном снедью, стояла початая бутыль самогона, в комнате пахло сивушным перегаром и жирными щами. На миг я вспомнил голодных худых ребят в лесу. И это придало мне еще большую решимость.

Наш приход всполошил хозяев. Кривой старик одним налившимся кровью глазом вопрошающе уставился на меня и, бросив ложку, полез в карман, видимо, за оружием. Но я, поздоровавшись насколько можно приветливее, назвал кривоглазого по фамилии и сказал, что вынужден по распоряжению районного бургомистра и военного коменданта побеспокоить старосту и его сыновей — исправных полицейских — по следующему делу. По заданию немецких властей нами, полицейскими из районного городка, выслежен и найден в ближайшем лесу тайный партизанский склад оружия. Грузовик с немецкими солдатами остановился на большаке. Задача старосты — присутствовать при изъятии оружия, подписать акт и помочь перевезти оружие к машине. При этом я намекнул, что немецкий обер-лейтенант, который с группой моих людей находится уже у склада, отблагодарит старосту и уж что-что, а пару хороших пистолетов с патронами не пожалеет.

Правдоподобность моей выдумки и жадность бандитов к оружию сделали свое дело.

— Кончай жрать, поехали! — бросил сыновьям слегка охмелевший кулак и, обращаясь к нам, сказал: — Вот удачно, у меня и кони еще не распряжены.

Едва мы выехали за село, инсценировке пришел неожиданный для предателей конец. Ошарашенные, с обезумевшими глазами, они и пикнуть не успели, как были обезоружены, а руки их связаны. Через полчаса с присоединившимся к нам дедом мы были в отряде. Наша находчивость была одобрена.

После короткого допроса в присутствии старика и нескольких женщин нам все стало ясно. Ползая на коленях и моля о пощаде, эти три гада, размазывая слезы и заикаясь, признались во всем, надеясь на пощаду. На поляне перед выстроившимся отрядом и стоявшей в стороне небольшой группой жителей, дико озираясь помутневшими глазами и истошно вопя, корчились три предателя. На них, потерявших человеческий облик, было противно смотреть.

— Чего скулите? Встать! — сурово крикнул комиссар. Предатели, дрожа всем телом, кое-как поднялись.

— За предательство, кровь невинных людей, службу оккупантам и грабеж народа именем Советской власти вы приговорены к расстрелу!

Слова комиссара «Смерть фашистским пособникам!» слились с коротким залпом.