Пароль: «Вечность»

Человек в бледно-синем, с жёлтыми разводами комбинезоне стоял на одном колене на куче мусора перед окном и целился в меня из винтовки с оптическим прицелом. Небритый, без шлема и бронежилета, с длинным тёмным чубом.

Он выстрелил. Всё ещё скользя на спине, я вдавил спусковой крючок. Его пуля рикошетом ушла от бронежилета, а мои наискось полоснули снайпера по груди. Он отклонился назад, выпустив винтовку, потом качнулся вперёд, упал лицом вниз и медленно съехал по груде мусора.

Держась за грудь, я кое-как встал. Сердце колотилось, ныли рёбра. Оглядел просторный холл. Обе ведущие наверх лестницы обрушились — вот почему он не поднялся выше. Подойдя к снайперу, я сложил и убрал в кобуру разряженный «кедр», взял винтовку, вытащил из его подсумка два магазина и побежал на улицу.

Теперь стреляли прямо под памятником безголовому Ленину, я видел жёлто-голубые комбезы гвардейцев и зелёную, с бурыми разводами форму солдат регулярной армии. Все они лежали за брустверами с двух сторон от памятника. Несколько солдат пробирались за кустами сбоку, и гвардейцы их, судя по всему, не видели.

Опанас сидел за баком. Когда я встал над ним, он поднял ко мне смертельно бледное лицо и просипел:

— А я думал… конец пилоту… пристрелили…

Я молча ухватил его за плечи, поднял и потащил в сторону Майдана.

В этот момент военные перешли в атаку и быстро смяли гвардейцев. Мы уже подходили к Майдану, когда нас заметили и открыли огонь. Стрелки были далеко, между нами стояли машины, дым стелился по Крещатику. Пули взвизгивали вокруг, били в асфальт, в обгорелые остовы автомобилей. Я тяжело дышал, волоча едва ковылявшего Опанаса. Голова его то падала подбородком на бронежилет, то откидывалась назад, он кашлял и всё спрашивал:

— Грузовики есть? Есть?

— Есть, — отвечал я, хотя видел: нет.

По словам погибшего Барцева, они должны были ждать нас у большого ступенчатого фонтана, но там лишь зияли воронки взрывов. Я сделал ещё несколько шагов и остановился.

— Что? — спросил Опанас. — Почему встали, пилот? Не вижу ни хрена, темно в глазах… К машинам идём!

Слева раздался гудок. Я повернул голову — одинокий грузовик стоял между колоннами, подпиравшими широкий козырёк Центрального городского почтамта. Наверное, на открытом месте у фонтана стало опасно, и командир приказал отъехать туда. Но где остальные машины?

— Эй! — донеслось сквозь частый стук выстрелов. — Сюда!

Стоящий на подножке худощавый человек махал рукой. Я поволок Опанаса к почтамту. Военные почему-то начали стрелять в другую сторону — возможно, с площади Льва Толстого появился ещё один отряд гвардейцев. Худощавый нырнул в кабину, и вскоре от грузовика к нам бросились двое бойцов в комбинезонах, бронежилетах и шлемах.

Подбежав, они схватили Опанаса под мышки и поволокли к грузовику. Я обогнал их.

Два высотных дома справа от почтамта были полностью разрушены, у третьего проломлена крыша, из дыры валил дым. Мы почти дошли до грузовика, когда тяжёлый низкий рокот заглушил звуки боя, начавшегося на Крещатике.

— Чьи это вертушки? — прохрипел Опанас, а потом из-за крыш домов вылетели вертолёты. Массивный грузовой «тандем» с двумя винтами сопровождала пара узконосых «чёрных крокодилов» с блоками ПТУР на подвеске и пулемётными турелями под кабиной.

Они открыли огонь, и грузовик исчез в яркой вспышке.

Взрывная волна едва не сбила меня с ног, я присел, потом упал на колени. Загрохотал пулемёт, полоса разрывов побежала ко мне по асфальту, но вертолёт отвалил в сторону, не прекращая стрелять, и она изогнулась дугой, ушла за спину…

Сквозь грохот донёсся короткий вскрик.

Я оглянулся.

Увидел три неподвижных тела. Расколотый шлем Опанаса. Кровь, бегущую по чёрным усам.

И тогда мне стало всё равно. Спасения не было — некуда бежать, незачем прятаться.

Не на что надеяться.

Я уже давно ни на что не надеялся. Всё шло к этому, другого будущего у меня не было.

Сев, я стянул через голову ремень винтовки, отстегнул кобуру с «кедром» и бросил оружие на асфальт. «Крокодилы» понеслись над Крещатиком, «тандем» опускался посреди Майдана, а из-за домов вылетали всё новые вертолёты, и на боках их изгибали шеи двуглавые орлы.

Глава 2

— Ты — военный преступник, — произнёс мужчина в штатском. — Хотя это слишком громко звучит для обычного наёмника, но по закону ты — военный преступник и в качестве такового подлежишь уничтожению.

Сидевший рядом с ним генерал российской армии молчал.

Звякнув наручниками, я откинулся на спинку неудобного, твёрдого стула. В комнате был низкий потолок с лампочкой под решётчатым колпаком, покрытые бетонной «шубой» стены, железная дверь, стол, за которым в креслах расположились эти двое, и стул, на котором сидел я.

Я облизал рассечённую губу. Заживающая ссадина на скуле зудела, но почесать её было нельзя — руки скованы за спиной. И обритая прошлым вечером голова, смоченная дешёвым одеколоном, тоже чесалась.

— Суд состоялся, приговор вынесен. Тебя расстреляют.

— А был суд? — спросил я. — Наверное, я его случайно пропустил.