Пароль получен

Дня за три до операции Колос, который появлялся в городе только раз, когда приходил от Гельмута к Венцелю, отправился к тюрьме, чтобы на месте ознакомиться с обстановкой, а заодно проверить дорогу, по которой должна будет ехать их машина. Нужно было узнать, где находятся часовые, патрули, контрольные пункты.

Вернувшись, он начертил план местности и маршрут движения.

Машину решили остановить в узком темном переулке, выходившем прямо к тюрьме. Он был плохо освещен, и прохожие избегали этого места. Готвальд хорошо знал город и не выражал никакого беспокойства. Он был уверен, что ему удастся возвратиться в отряд самым коротким путем.

Теперь, когда все было продумано, оставалось ждать знака от Ворчука, который и сообщил Шерстневу через друзей, что самое подходящее время для операции — сочельник, когда охрана, бесспорно, напьется, а офицеры будут встречать рождественский праздник в казино. Солдаты городского гарнизона и полиция также будут веселиться.

Накануне «мерседес» перегнали в село Грабы, за десять километров от города по Витебскому шоссе, и спрятали в сарае у одного из жителей, помогавших подпольщикам. В это же село поодиночке перебрались Алексей, Колос и Готвальд. Немецкая одежда для них уже лежала в багажнике «мерседеса».

Алексей надел форму капитана, Геннадий выглядел как заправский обер-лейтенант, а Валентину, как шоферу, досталась солдатская амуниция.

Гранаты и пистолеты подпольщики рассовали по карманам. Запасное оружие лежало и в «мерседесе».

Вечером двадцать четвертого декабря машина благополучно миновала заставу и выехала на Большую Гражданскую.

Город был затемнен. Медленно падал редкий колючий снежок. По Большой Гражданской, горланя, шли немецкие солдаты. Когда «мерседес» проезжал мимо офицерского ресторана, из которого доносилась музыка и пьяные крики, Готвальд повернулся к сидевшему рядом с ним Алексею и шепнул:

— Вот бы куда швырнуть подарочек…

Алексей ничего не ответил.

Показалась серая трехэтажная коробка центральной тюрьмы. Мрачно глядела она из-за высокой каменной стены угрюмыми глазницами окон.

Готвальд свернул в переулок.

Трое в машине молчали. Каждый, видимо, думал об одном и том же: кем окажется Василий Ворчук — патриотом или предателем?

Еще в лагере Ворчук решил во что бы то ни стало выжить и вырваться на волю. Он прикинулся робким, безответным. И этому волевому и очень собранному и целеустремленному человеку удалось обмануть лагерное начальство.

Выйдя на свободу, Ворчук контролировал каждое свое слово, каждый шаг, боялся случайных знакомств, избегал людей.

Проходя как-то по коридору тюрьмы, Ворчук заглянул в глазок одной камеры. На грязном полу лежал парень в драной, окровавленной одежде. Хотя лицо избитого трудно было рассмотреть, Ворчук знал, что этому «опасному преступнику» — так называло его тюремное начальство — всего двадцать пять лет.

Ворчуку стало стыдно. И на фронте, и здесь, в тылу, его однолетки сражаются с фашистами, а он, здоровый и сильный человек, русский рабочий, боится каждого шороха, сидит затаившись и обслуживает врагов своей Родины.

И что-то перевернулось в душе Василия. Исчез страх, на смену ему пришла решимость.

А вскоре к нему на квартиру пришел его знакомый Петр Головин, работавший у фашистов в оружейных мастерских. Ворчук и раньше догадывался, что Петр связан с подпольщиками, и потому старательно его избегал. На этот раз он пустил Головина в свою комнату. А тот принес ему два браунинга и несколько обойм к ним.

Они заперлись, и Головин подробно объяснил Ворчуку, что́ последний должен сделать.

Вечером в сочельник Ворчук появился в тюрьме, как обычно, с маленьким фанерным чемоданчиком, в котором лежали молоток, набор гаечных ключей и плоскогубцы — нехитрый набор инструментов слесаря-водопроводчика. Только на этот раз под инструментами были спрятаны тщательно обернутые засаленной ветошью два пистолета. Из карманов пальто выглядывали две бутылки самогонки.

— Ты куда? — остановил его у проходной полицейский.

Стараясь держаться как можно спокойнее, Ворчук объяснил: наверху лопнула труба, приказано починить.

Однако, пока происходил этот разговор, слесарь заметил, что тюрьма сегодня охраняется менее тщательно: у ворот вместо сильного наряда полиции мерзли всего три человека. Все шло как по маслу; именно на это и рассчитывали подпольщики, выбрав для побега канун рождества…

В узком, слабо освещенном тюремном коридоре ударил в ноздри отвратительный запах хлорной извести, крыс и параши. Обитые жестью дубовые двери камер были крепко, как всегда, заперты на засов.

На мгновение у Ворчука мелькнула мысль, что задуманное освобождение арестованных неосуществимо и весь план обречен на неудачу: слишком крепки засовы, слишком высоки стены.

Но Василий поспешил отогнать эту мысль и вошел в дежурку.

За деревянным столом сидели трое охранников. Они были уже навеселе: распаренные лица, расстегнутые мундиры. Глаза выжидательно уставились на вошедшего. На столе бутылки, открытые банки консервов, на плите шипящая сковородка — жарится яичница.