— Но как? — спросил Алексей. — Ведь ты был в отъезде, а доверять малознакомому человеку… сам понимаешь.
— Но зачем тебе вся эта комедия? — не унимался Шерстнев. — Ушел бы просто в лес, и все…
— Чтобы доставить удовольствие гестапо. Не хотелось их как-то огорчать, — улыбнулся Алексей. — Боялся, что с начальником гестапо будет плохо. Все-таки обидно, я ведь был у него в руках. — Алексей помолчал, потом добавил: — А если говорить серьезно, то мне выгоднее числиться в покойниках, чем в живых. Поэтому я попросил Степана Грызлова переодеть один из обезображенных трупов в мой пиджак и сунуть удостоверение личности в карман. Я считал, что в спешке они не станут проверять, есть ли у меня на ногах ранения.
В избу вошли еще два партизана и напомнили Алексею, что пора уходить.
Был второй час ночи.
— Ну что ж, двинемся. — Алексей поднялся.
Он обнял Шерстнева, они уговорились о новых явках — все старые связи были потеряны.
Тимофей пожал руку Готвальду и двум проводникам. На прощание предупредил:
— Имейте в виду, в нескольких километрах отсюда — отряд полиции. Осторожней! — И шепнул Алексею: — Завидую… Хотелось бы быть с вами.
Алексей махнул рукой.
— Потерпи. До встречи…
Готвальд, Алексей и два проводника вышли на улицу.
Стояла темная ночь. Проводники, хорошо знавшие дорогу, уверенно шли по лесу.
10. От Андрея
Шла осень 1942 года. Петр Кузьмич позвал Алексея в свою землянку и протянул ему листок бумаги.
— Тебе, из Москвы.
Алексей торопливо скользнул взглядом по строчкам. Это была радиограмма из Центра.
«Рады сообщить вам, — читал Столяров с волнением, — что добытые вами сведения высоко оценены руководством и способствовали нанесению чувствительных ударов по оккупантам. Вы проявили в борьбе с врагом смелость, изобретательность и отвагу. Вы, несомненно, нуждаетесь в серьезном лечении. Несмотря на то, что враг еще силен и продолжает оставаться опасным для нашей Родины, считаем целесообразным предоставить вам отпуск для отдыха и лечения, чтобы в дальнейшем, используя все свои возможности, вы смогли с новыми силами включиться в боевую деятельность по разгрому и уничтожению гитлеровских захватчиков.
Алексей прочитал радиограмму несколько раз, затем слегка дрожащими пальцами сложил бумажку вчетверо и сунул в карман. После многих месяцев, проведенных во вражеском тылу, эти теплые слова благодарности взволновали его до слез. Нет, Столяров не ждал поощрений. Но было приятно, что он наконец принес какую-то пользу фронту. Не напрасно прошли его бессонные ночи, когда он обдумывал, как пробраться на секретный аэродром. Вознагражден был риск, когда Алексей среди бела дня фотографировал секретный приказ о наступлении. И теперь, за время пребывания в отряде, он участвовал в разработке нескольких секретных операций и наладил партизанскую разведку, которая добывала немало важных сведений.
Он постарается сделать еще больше. Правда, Центр предлагает ему отдохнуть. Это, конечно, соблазнительно. Ранение, несколько месяцев, проведенных в больнице, постоянное напряжение, полуголодная жизнь — все это сказалось на его когда-то могучем здоровье.
Мучительно хотелось повидать жену. Да, очутиться вдруг в Москве, среди своих, — это казалось немыслимым счастьем. Но выбраться отсюда можно было только самолетом, перелет и посадка которого связаны с огромным риском для пилотов. Нет, рисковать чьей-то жизнью ради короткого счастья он не мог. Да и оставить своих товарищей теперь, когда настоящая работа только началась, было бы безрассудно.
Ответить Москве ему удалось лишь через две недели. В тот момент, когда он читал радиограмму, вернулись партизанские разведчики и сообщили, что к лагерю с трех сторон подступают большие силы гитлеровцев. Скобцев решил, оставив заградительные группы, увести отряд в безопасное место: силы были неравные.
Холодным сентябрьским утром отряд двинулся в Ружские леса. Издалека доносился шум боя, — это оставленные партизанами заслоны преграждали дорогу карателям.
Алексей ехал верхом рядом с командиром отряда. Скобцев, как всегда отлично выбритый, в ладно сидящей шинели, бесстрастный, сдерживал испуганно вздрагивавшую при взрывах гнедую кобылу, зорко оглядывал ряды партизан. Отряд двигался быстро, но без спешки и нервозности. Деловитое спокойствие, которое Алексей видел на лице командира, казалось, передавалось и бойцам.