Пароход идет в Яффу и обратно (Рассказы и повесть)

Ее нашли в обморочном состоянии. Женщины сделали ей массаж, окатили ее холодной водой и привели в чувство. Они сказали ей, что дядя ее, старый резник, слег утром в постель. Он сухо кашляет и сгорает от собственного жара. Они ползали перед ней на коленях, царапали себе щеки и ломали руки так, что кости трещали, как угли в печи. Рябая Маня согласилась, но в пути бросилась бежать и упала в канаву. Сонные собаки набросились на нее и лениво изодрали ей кринолин и фату. Тогда женщины привели своих детей, многие приволокли больных младенцев, впавших в забытье. Они тыкали ребят ей в лицо, и дети пищали нечеловеческим писком, словно они подражали отчаявшимся новобранцам. Невеста опустила голову и в измызганном своем тряпье пошла под балдахин. Она двигалась легким шагом, шагом газели и сомнамбулы. Увидев жениха, она замахала на него руками, как полоумная.

Благословение состоялось вечером на могилах самоубийц. Это было удобное место — ни памятников, ни курганов. Желтая площадка топорщилась буграми, и ничто не указывало здесь на чьи-то могилы. Община запретила высекать имена грешников.

Синагогальные служки притащили большие столы, их накрыли скатертями из черного сукна, поставили четыре медных подсвечника и зажгли похоронные свечи. Музыканты исполняли траурный гимн, все вдоволь наплакались и сели ужинать. Здесь кончилась невеселая часть свадьбы.

Синагогальные служки откупорили бочки с литовским медом, бутыли с наливкой и водкой и первые пустились в пляс. Женщины сбросили с себя платки и, потрясая накладными волосами, сцепились в сатанинский хоровод. Мужчины качались на ногах, били посуду, строили гримасы и чокались с женихом. Они кричали «горько» и толкали жениха к невесте. Рябая Маня отодвигалась, но женщины толкали ее с другой стороны.

Исаак Зельц ничего не пил и не ел. Он чокался и выливал содержимое под стол. Он прикасался синими губами к снеди, обнюхивал ее и бросал кладбищенским псам. Псы выли, как нанятые. Часто вой их заглушал постыдную дробь барабана и льстивую жалобу кларнета, Исаак Зельц не смотрел на невесту, в этот час он забыл ее лицо; ему казалось, что рядом с ним сидит Лилит, красивая и безобразная родоначальница бесов, владычица ада, наглая любовница Вельзевула.

Зельц видел впереди себя мрак, но во мраке этом просвечивала светлая полоска.

Он будет торговать мужицкими сапогами, гвоздями, дегтем и смальцем. Он закажет маляру большую вывеску голубого цвета. Громадными буквами будет написано: «Исаак Зельц, торговля обужей»[6]. Каждая буква будет изображать какой-нибудь предмет: то голенище, то ушко, то дратву или банку с густым дегтем. Сам он оденется в белый пиджак и белые штаны, а жену вырядит в розовое. Он начал считать, во сколько обойдется ему его костюм и женино платье. В это время его прижали к невесте.

Забывшись, он посмотрел на нее. Она опустила глаза и подвернула под скамейку свои короткие ноги. Похоже было, что сидит калека.

— Меня толкают, — сказал Зельц и спрятал от нее свои глаза.

— Да, — сказала Маня.

— Большая беда, — сказал, вздыхая, Зельц.

— Лучше смерть, чем такая жизнь, — ответила Маня.

— Бог за такие мысли наказывает, — сказал Зельц.

Гости сжали их, и, сомкнувшись, они узнали друг о друге, что каждый нагрет, как резиновый пузырь, в котором переливается кипяток. Исааку казалось, что он болен и ему прикладывают к голове согревающий компресс.

Они видели оба, как один член погребального братства обходил именитых гостей с подписным листом. Гости торговались с ним, член погребального братства говорил: «Десять», гости отвечали: «Три. Честное слово». Это собирали деньги на обувной магазин для новобрачных. Когда свадебный шут встал, чтоб побалагурить насчет виновников торжества, все гости были уже пьяны. Они полулежали на скамейках со слипшимися глазами и тяжело дышавшие. Осоловевшие музыканты совали им в нос соломинки и поджигали их. Сонные гости чихали, и барабанщик, крича «будьте здоровы», отбивал дробь. Свадебный шут, рослый, как хохол, еврей снял с себя сюртук, закатал рукава рубахи и начал весело балагурить. Вся Винница знала этого весельчака, о котором говорили, что он старше Мафусаила, и которого прозвали за его талант «Рифма-Пифма, сшей мне кафтан». От начал нараспев:

— Наша невеста — сладкое тесто, она мнется и гнется, и никому не дается. Наш жених — спокоен и тих, он любит ее, как псих. Счастье для них, а для нас — жидкий квас с кислыми огурцами, маринованными кукишами и крысиными пирогами. Лейте в глотку крепкую водку, закусывайте кренделечком…