На залитой луной площади Аврелия была само раскаяние и восторженное обожание.
– Ах, Арчибальд! – вскричала она, нежно опираясь на его руку. – Я чувствую себя так ужасно! Ты, конечно, заметил, как холодна я была последнее время. Из-за того, что ты был таким кротким червяком с папой. Естественно, я не отрицаю, что он из тех, кто жует трехдюймовые гвозди и глотает битые бутылки, но меня возмущала мысль, что ты его боишься. Ты же мой чудо-мужчина, а в течение этих жутких дней мне казалось, что я в тебе ошиблась, что ты предал меня. А ты просто выжидал удобной минуты, чтобы оглушить его как следует. Нет, милый, я убеждена, что ты самый замечательный человек на свете.
– Да, ну, послушай, огромное спасибо, – сказал Арчибальд. Но сказал он это глухим, почти беззвучным голосом. Жуткая ирония его положения огнем жгла молодого человека. Его обожает, можно даже сказать, ластится к нему эта прелестная девушка, а простая порядочность неумолимо воспрещает ему вступить с ней в брак. Если такое противоречие возможно было уладить – пусть даже в русском романе, он бы дорого дал, лишь бы узнать, каким образом.
– Завтра, – сказала Аврелия, – ты угостишь меня обедом в «Савое», и мы это отпразднуем.
– Ладненько, – рассеянно ответил Арчибальд.
Он прикидывал, где бы отыскать самое лучшее театральное агентство.
На следующее утро в половине двенадцатого Арчибальд на подгибающихся ногах стоял на полутемной лестнице, ведущей к конторе Изадора Маккалема, известного театрального агента, которому в среде лондонских театральных агентов принадлежит рекорд по числу людей, заручившихся его обещанием непременно написать им, если подвернется что-нибудь подходящее. Настроение Арчибальда было истинно гамлетовским – нерешительным, колеблющимся. Рассудок твердил ему, что сделать это необходимо, но, как он ответил рассудку, никто не заставит его сделать это с радостью.
И он колебался. И пока он все еще колебался, сверху донесся громовый удар захлопнувшейся двери и топот бегущих ног. Мгновение спустя в него врезалось плотное тело, и в обществе этого тела, неразрывно сплетясь с ним, он пролетел полмарша лестницы, кончавшегося перед уличной дверью. Лишь когда этот хлипкий барьер уступил их объединенному весу и Арчибальд начал собирать себя по частям с тротуара, он обнаружил, что причиной всей этой бурной смены событий была полная молодая женщина в розовом с волосами, обработанными перекисью водорода.
Несколько секунд она стояла, тяжело дыша, и весь ее вид твердил о недавно перенесенном тяжком испытании. Потом она заговорила:
– Я что, сшибла вас, миленький? Извиняюсь.
– Не стоит извинений, – учтиво сказал Арчибальд, выпрямляя правой рукой ребро, которое, казалось, чуть прогнулось.
– Я не глядела, куда иду.
– Не расстраивайтесь.
– Да и как смотреть себе под ноги, после того как тебя оскорбил червяк? – с жаром спросила она.
Арчибальд, всегда само сочувствие, прищелкнул языком:
– То есть вас оскорбил червяк?
– Червяк, а то кто же.
– Червяки всегда червяки, что с них взять? – умиротворяюще сказал Арчибальд.
Такая терпимость только подлила масла в огонь.
– Ну, пока я жива, им недолго ходить в червяках! – заявила его собеседница. – Послушайте! Что, по-вашему, сказал мне этот тип наверху? Сказал, что я слишком толста, чтобы играть героинь в городах второй категории! – Она горько шмыгнула носом. – Слишком толстых для городов второй категории вообще не бывает! Это невозможно, и все тут! Там любят, чтоб героини были в теле. Любят чувствовать, что получают за свои деньги сполна. «Эта пышная красавица» – «Лейстер аргус».
– Прошу прощения?
– Я говорю, что про меня напечатал «Лейстер аргус». О моей Джеральдине в «Исковерканных жизнях».
Интеллект Арчибальда, уж какой он там ни был, заявил о себе. Полет по ступенькам немного его встряхнул.
– Вы играете героинь в мелодрамах? – алчно спросил он.
– Играю ли Я героинь в мелодрамах? – эхом отозвалась она. – Играю ли я ГЕРОИНЬ в мелодрамах? Играю ли я героинь в МЕЛОДРАМАХ? Да я…
Арчибальд наконец убедился, что она играет именно героинь и именно в мелодрамах.
– Послушайте, – сказал он, – не завернуть ли нам в погребок выпить по рюмочке портвейна? У меня есть к вам небольшое деловое предложение.
Ее лицо омрачилось подозрением. Взгляд у нее в отличие от талии был прямо-таки осиным.
– Деловое?
– Сугубо деловое.
– Вы не хотите осыпать меня брильянтами?
– Ни в коем случае.
– Тогда я не прочь, – сказала она с облегчением. – Вы понятия не имеете, до чего востро в наши дни должна девушка держать ухо, – добавила она. – В городишках, вроде Хаддерсфилда, мужчины предлагали мне греховную роскошь только потому, что я приняла от них плюшку с чашечкой какао.
– Баронеты? – спросил Арчибальд, так как ему доводилось немало слышать о нравственной распущенности этого сословия.
– Вроде бы, – ответила она. – Переодетые.
Так, дружески беседуя, они спустились в душистую прохладу погребка.