Парни в гетрах. Яйца, бобы и лепешки. Немного чьих-то чувств. Сливовый пирог (сборник)

Среди моих знакомых (продолжал мистер Муллинер) не найти ни единой высоконравственной мясистой дамы, играющей героинь в городах второй категории, а потому мне не дано судить, была ли Ивонна Малтраверз — ибо такое имя значилось на ее карточке, которую она вручила моему племяннику, — особо одарена в умственном отношении, или же ее ум являлся нормой, правилом в указанных кругах. Достаточно сказать, что она не только с молниеносной быстротой постигла положение вещей, о котором он ей сообщил, но словно не нашла ничего странного в том, что молодой человек оказался перед подобной дилеммой. И Арчибальд, предполагавший, что потребуются долгие тяжкие объяснения, был очарован такой ее понятливостью.

— Значит, вы разобрались в либретто? — сказал он. — Поняли, к чему я клоню? И действительно заглянете сегодня вечером в «Савой» сыграть роль бессердечно обманутой девушки?

Мисс Малтраверз неодобрительно кашлянула:

— Только не обманутой, миленький. Я всегда блюду чистоту моего Искусства и буду блюсти ее впредь. Вы не читаете «Бексхилл газетт», а? «Она олицетворение чистоты» — вот что там напечатали. Одно время я помещала это в своих афишах. Когда играла Мертл в «Руке Рока». Если позволите мне внести предложение — мы же все думаем только об успехе спектакля, — то я буду ничем не запятнанной и вчиню вам иск за нарушение брачного обязательства.

— Вы полагаете, так будет не хуже?

— Так будет лучше, — твердо заявила Малтраверз. — В эти безнравственные послевоенные дни долг всех нас налечь на постромки и погасить пламя разбушевавшегося потопа нездоровой аморальности.

— Я и сам об этом сто раз думал, — сказал Арчибальд.

— А я думала об этом двести раз, — сказала мисс Малтраверз.

— Вот и прекрасно, — сказал Арчибальд, вставая. — Буду ждать вас в гриль-баре «Савоя» примерно в четверть десятого. Вы придете…

— Выйду, — поправила мисс Малтраверз.

— Справ…

— Слева, — на полуслове перебила мисс Малтраверз. — Я всегда выхожу слева, чтобы к залу был повернут мой лучший профиль.

— И обвиняете меня в том, что я играл вашей любовью…

— Не нарушая приличий.

— Абсолютно не нарушая приличий… в… где, по-вашему?

— В Миддлсборо, — решительно объявила мисс Малтраверз. — И я скажу вам почему. С моей любовью действительно один раз поиграли в Миддлсборо, и это поможет мне придать сцене особую выразительность и глубину. Стоит мне вспомнить Бертрама… Его так звали — Бертрам Лашингтон. Я бросила его через колено и хорошенько отшлепала.

— Но сегодня вечером этого ведь не потребуется? — спросил Арчибальд с легкой тревогой. — Разумеется, я не хочу вмешиваться в ваше понимание роли, или как вы там это называете…

— Как я ВИЖУ роль.

— Вечерние брюки ведь из чертовски тонкой материи, знаете ли.

— Ну хорошо, — с сожалением сказала мисс Малтраверз. — Как вам угодно. Без жестикуляции. Только реплики.

— Огромное спасибо.

— Я скажу вам, что могло бы поспособствовать, — продолжала мисс Малтраверз, повеселев. — Сцена эта очень похожа на мой потрясающий выход во втором действии «Его забытой невесты», но только там все происходит у алтарной преграды. Вы не предпочтете отложить постановку, пока мы не подберем декорации с алтарной преградой?

— Нет, мне кажется, лучше все проделать сегодня вечером.

— Как скажете. Придется убрать некоторые реплики, но вот монологи будут в самый раз. Вы не обидитесь, если я назову вас бессердечным псом, которому следовало бы покраснеть при мысли о том, как он валяет в грязи великое древнее слово «англичанин»?

— Нисколько, нисколько.

— В Истборне можно было оглохнуть от аплодисментов. Ну ладно. Значит, в четверть десятого сегодня вечером.

— В четверть десятого как штык, — сказал Арчибальд.

* * *

Казалось бы, теперь, когда все так удачно сложилось, мой племянник Арчибальд должен был бы испытать облегчение. Отнюдь! В этот вечер, когда он в «Савое» апатично ковырял поданные ему блюда, мысли о том, что он исполнил долг чести, как подобает Муллинеру, оказалось мало, чтобы избавить его от гнетущей депрессии и мучительных опасений.

За соблюдение традиций своего древнего рода приходится дорого платить. Как просто было бы не-Муллинеру написать Аврелии письмо с расторжением их помолвки, а затем уехать куда-нибудь и затаиться, пока все не придет в норму. А он сидит здесь и ждет, что его опозорят в фешенебельном ресторане, полном друзей и знакомых.

Он всегда так гордился своей заслуженной репутацией. Когда он ходил по лондонским улицам, ему нравилось думать, что люди кивают ему вслед и шепчут: «Это Муллинер! Тот, который имитирует куриц!» Но с этого вечера восхищенная фраза претерпит изменения. Шептать будут: «Поглядите-ка! Видите этого типчика, Муллинера? Это ему закатили ту еще сцену в гриль-баре „Савоя“». Горький вывод, который ни на йоту не утратил горечи при мысли, что в служении своему искусству его сообщница вполне может увлечься, забыть их джентльменское соглашение и все-таки его отшлепать.