Парни из Карго

Облака под крылом стали стремительно приближаться. Гигантская тень лайнера, окруженная радужным ореолом, на миг распласталась по ним, потом борт нырнул в облачность, и все вокруг пропало из виду.

– «Жар-птица» девять ноль ноль семь, снижайтесь до эшелона сто пятьдесят, проход точки Ромео доложить.

– Принял.

За стеклом кабины словно бы кипело молоко. Где-то в нем прятались обступившие аэродром и город горы. Вся надежда была только на приборы, диспетчера и радиомаяки, один из которых стоял в километре от взлетно-посадочной полосы. Снижаться ниже сто пятидесятого эшелона, то бишь, пятнадцати тысяч футов (ну, или четырех тысяч пятисот семидесяти двух метров) было смертельно опасно – борт оказался бы слишком близко к горным склонам, и, отклонись пилоты от трассы, гарантированно врезался бы них. Поэтому заход на посадку в аэропорт Катманду всегда производился только по определенной траектории и строго отслеживался диспетчером и пилотами.

– Катманду-контроль, «Жар-птица» девять ноль ноль семь, прошел точку Ромео.

– «Жар-птица» девять ноль ноль семь, снижайтесь до эшелона сто пятнадцать.

– Принял.

Еще несколько минут в молоке. Мир пропал, растворился в мареве облаков. Саша отвел взгляд от приборов, попытался представить себе, как они сейчас летят. Вперед? Или с креном вправо, может, влево? Органы его чувств, не имея возможности зацепиться хоть за какие-то визуальные ориентиры, считали, что самолет снижается с правым креном. Он тут же бросил взгляд на приборы, – нет, снижались они ровно, без крена. Только стрелки высотомера да указателя скорости доказывали, что самолет не завис в воздухе, а летит вперед и вниз.

– Катманду-контроль, «Жар-птица» девять ноль ноль семь, занял эшелон сто пятнадцать.

– «Жар-птица» девять ноль ноль семь, сохраняйте высоту до точки Сьерра.

– Принял.

Сплошное марево в стеклах. Лопасти вентиляторов рубили его, словно застывшую сладкую вату, отбрасывали назад, но марева было слишком много. Не видно ничего за стеклами, кроме марева. Не видно было даже законцовок крыльев, загнутых вверх.

– Миша, закрылки двадцать.

– Check!

– Катманду-контроль, «Жар-птица» девять ноль ноль семь, прошел точку Сьерра.

– «Жар-птица» девять ноль ноль семь, курс прежний, снижайтесь до эшелона ноль восемь два. Ни при каких обстоятельствах не снижаться ниже эшелона ноль восемь два. Вокруг вас горы.

– Принял. Спасибо, Катманду-контроль. Миша, спидбрейки, слишком быстро идем.

– Есть! – Миша кратковременно выпустил воздушные тормоза, и самолет слегка заболтало в возмущенных воздушных потоках. И почти сразу борт вывалился под нижнюю границу облаков. Кругом были горы. Справа, слева, далеко впереди – тоже горы. Тут и там – разбросаны пестрые квадраты полей, неровные светлые ниточки дорог, плотные пятна городских застроек. Впереди была видна взлетно-посадочная полоса и силуэт выкатившегося лайнера, чья левая плоскость перегородила ее точно посередине. Чуть в стороне – пассажирский терминал, автобусы и несколько разнокалиберных самолетов рядом.

– «Жар-Птица» девять ноль ноль семь, посадку разрешаю.

Транспортник ощутимо болтало порывами бокового ветра. Львович выругался сквозь зубы, парируя ветер педалями и штурвалом. Приземлиться нужно было точно в начале полосы – иначе потом оставшейся ее части не хватило бы, чтобы уменьшить скорость на пробеге и остановить многотонный транспортник до столкновения с выкатившимся лайнером.

– Малый газ.

Миша потянул на себя рычаги управления двигателями на центральном пьедестале кабины, уменьшая тягу до минимума:

– Check!²⁴

– Шасси выпустить.

– Выпущены, – рукоятка на приборной доске ушла в нижнее положение, чуть погодя со стуком встали на замки стойки, и на приборной доске приветливо вспыхнули три зеленые лампочки.

– Сто пятьдесят, – сообщил высотомер. – Сто.

– Садимся, – решил Львович.

– Шестьдесят… – продолжал высотомер. – Тридцать… двадцать…

Навстречу им набегала уже светло-серая взлетно-посадочная полоса с белыми цифрами «07» на первой плите, исчирканная черными следами тысяч колес за поперечной белой «зеброй» чуть поодаль от торца. Внезапно сильный порыв бокового ветра так качнул самолет, что горизонт резко накренился влево, а правая плоскость крыла едва не зацепила землю законцовкой. Никто не издал ни звука, хотя ледяной разряд ужаса пробил всех четверых.

Львович, не моргнув глазом, выровнял машину одним плавным движением и нажал кнопку TOGA²⁵ на штурвале, спокойно сообщив:

– Уходим, двигатели – взлетный.

Зазвенел сигнал отключения автопилота, и сразу вслед за ним раздался нарастающий вой двигателей, выходящих на взлетный режим.

– Закрылки пятнадцать!

– Check! – Миша переставил рукоятку выпуска закрылок вверх, убирая их с посадочного положения в тридцать пять градусов во взлетное – всего пятнадцать градусов. Ландшафт за окном уносился назад, а выкатившийся пассажирский борт, нелепо уткнувшийся носом в землю, все рос в размерах. Нос самолета начал задираться вверх – сказывалась увеличивающаяся тяга расположенных под крылом двигателей.