Парижский вариант

Дежурная сестра сказала, что состояние Марти в целом не изменилось, но признаки улучшения продолжают появляться. Джон с искренней благодарностью пожелал ей «bon soir»и перезвонил в службу безопасности госпиталя. Пьер Жирар уже ушел домой, но его заместитель сообщил, что ничего тревожного или подозрительного со времени покушения на Марти в больнице не случилось и, да, полиция усилила меры безопасности.

Немного расслабившись, Джон повесил трубку. Побрившись, он уже готов был лечь, когда мобильник тихонько зажужжал из чехла.

— Дерево и костер, — без предисловий сообщил Фред Клейн, едва Джон ответил на вызов, — эмблема распавшейся группировки баскских сепаратистов, именовавшей себя «Черное пламя». Предполагалось, что им пришел конец еще несколько лет назад, во время перестрелки в Бильбао, когда все их главари оказались или убиты, или в тюрьме. Что характерно, из последних выжил только один, остальные почему-то «покончили с собой». О них уже давно не было ни слуху ни духу, и, кроме того, баски обычно не скрывают своей ответственности за теракты. Правда, к самым озверелым это не относится... для этих важнее не пропагандистский эффект, а реальные достижения.

— Для меня тоже, — отозвался Смит. — И у меня перед ними есть преимущество.

— Какое же?

— Они не пытались всерьез от меня избавиться. Значит, им неизвестно, чем я на самом деле занят. Мое прикрытие действует.

— Логично. Теперь выспись. А я попробую накопать еще чего-нибудь на твоих басков.

— Еще одну услугу. Покопайся в прошлом Эмиля Шамбора. От самого рождения. Мне почему-то кажется, что мы упустили важную деталь... или он мог бы нам рассказать что-то важное, если бы только был жив. Тереза могла знать об этом, сама того не подозревая, и поэтому ее похитили... В общем, стоит проверить.

Агент выключил телефон.

Он сидел один в темной комнате, слушая, как топчется за ставнями дождь и шуршат по мокрому асфальту шины, думая об убийцах, о генерале Хенце, о банде басков-фанатиков, вернувшихся к своей кровавой борьбе... целеустремленных фанатиков. Сердце его грызла тревога. Куда придется следующий их удар... и жива ли еще Тереза Шамбор?

Глава 8

Магнетические ритмы классической индийской раги плыли в жаркой духоте, путаясь в толстых коврах, полностью скрывавших стены и пол обиталища Мавритании. Сидевший по-турецки посреди гостиной террорист покачивался, точно кобра, под нежный перезвон струн. Глаза его были закрыты, по лицу блуждала блаженная улыбка. Неодобрительный взгляд стоящего на пороге главного своего подельника Абу Ауды он скорее почувствовал, чем заметил.

— Салаам алаке куум, -не открывая глаз и продолжая раскачиваться, произнес Мавритания по-арабски. — Прости, Абу Ауда, но это мой единственный порок. Классические раги Индии были частью богатейшей культуры задолго до того, как европейцы приучили себя наслаждаться тем что они называют классической музыкой. Осознание этого факта приносит мне едва ли не больше радости, чем сама музыка. Как полагаешь — простит меня Аллах за подобное самопотакание и гордыню?

— Скорей он, чем я, — презрительно фыркнул Абу Ауда. — Я слышу лишь мерзкий шум.

Широкоплечий и рослый террорист был облачен в те же белые одежды и золотом отороченную куфию, в которых встречался в такси с капитаном Боннаром, передавшим ему записи покойного ныне лаборанта. Правда, теперь с его одеяний капала дождевая вода и расплывались разводы парижской грязи. Привезти с собой во Францию хотя бы пару женщин террорист не смог, и ухаживать за ним было некому, отчего Абу Ауда пребывал в неизменной раздражительности. Он откинул куфию, открывая тонкое смуглое лицо — сильный подбородок, прямой нос, полные губы, будто вырезанные из гранита.

— Ты выслушаешь мой отчет или я напрасно трачу свое время?

Мавритания едва слышно хихикнул и соизволил-таки поднять веки.

— Отчет, безусловно. Аллах, может быть, и простит меня, а вот ты — едва ли, верно?

— У Аллаха в распоряжении куда больше времени, чем у нас, — без улыбки отозвался Абу Ауда.

— О да, мой друг, о да. Итак, я готов выслушать твой неимоверно важный отчет. — В глазах Мавритании проблескивало веселье, но что-то в их выражении предупредило гостя, что время пустой болтовни прошло и пора переходить к делу.

— Мой наблюдатель в Пастеровском, — сообщил Абу Ауда, — заметил там Смита. Американец побеседовал с доктором Майком Кирнсом — очевидно, старым знакомым, — но моему человеку удалось подслушать только часть беседы. Говорили они о Зеллербахе. После этого Смит покинул институт, выпил бокал пива в кафе, а потом спустился в метро, где наш жалкий недоумок умудрился его потерять.

— Потерять, — перебил его Мавритания, — или Смит от него оторвался?

Абу Ауда пожал плечами:

— Меня там не было. Однако мой человек отметил любопытную деталь. Некоторое время Смит бродил вроде бы бесцельно, покуда не задержался на пару минут у букинистической лавки, потом улыбнулся чему-то и двинулся к метро, куда и спустился.

— А! — Голубые глаза Мавритании вспыхнули. — Как если бы он заметил, что за ним следят от института?