Парижский шлейф

– А почему бы и нет? – пожал плечами Жан. – Что женщины не люди? Боюсь, пока Элен не встретила меня, у нее были все шансы стать постоянной клиенткой такого вот «клуба для дам».

– И это легально? – Настя никак не могла переварить услышанное. Но уже поняла, что именно такое заведение и может ее устроить: ей невероятно хотелось увидеть «жизнь наоборот», собственными глазами убедиться в том, что есть в мире место, где женщины унижают и насилуют мужчин. А не иначе!

– Похоже, дурочка – ты! – ответил мстительный Жан. – Во Франции проституция нелегальна, не знаю, как там у вас в России. Но не пропадать же востребованной услуге по этой причине!

– А меня возьмут? – Настя обнаружила, что любопытство уже просто раздирает ее изнутри. Интересно, как это все происходит?

– Будем надеяться, – Жан развел руками, – по крайней мере, там ты никого не смутишь своим нелегальным пребыванием в стране. Если уж накроют – то высылать придется половину «сотрудников». Так что одной проблемой меньше, одной больше…

– А ты-то откуда все знаешь? – Настя хитро посмотрела на Жана. – Не подрабатывал случайно?

– Иди ты к черту! – возмутился он и запустил в нее свежей газетой.

Через неделю, после долгих слезливых прощаний с Элен, Настя, сопровождаемая Жаном, вышла из дома и направилась к метро. Элен молодые люди соврали, что Жан нашел для Насти место гувернантки в семье русских эмигрантов. На такое счастливое стечение обстоятельств мадам Дюваль нечего было возразить. Она поплакала, причитая, собрала для Насти кое-какие вещи, оставшиеся от дочерей, и сунула ей в руку пару сотен франков на первое время.

Настя шла рядом с Жаном по сияющей ночными огнями знаменитой улице Парижа – Елисейским Полям – и держала его за руку. Они старательно изображали парочку влюбленных студентов, которые соблазнились парижской вечерней романтикой и недосягаемой роскошью. За плечами у каждого болталось по обычному рюкзачку, в который, как правило, складируется все, что составляет жизнь студента: личные вещи, учебники, конспекты. Сейчас оба рюкзака были набиты Настиной одеждой: свой чемодан она оставила в подвале дома Дювалей, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания полицейских.

Настя с изумлением оглядывалась вокруг: на Елисейских Полях в самый разгар ночи она оказалась впервые. Студенческие экскурсии сюда приводили только днем: показывали «Мулен Руж», рекламные плакаты для которого писал еще Тулуз Лотрек, говорили о театрах и кабаре, расположенных на самой знаменитой улице Парижа, рассказывали в общих словах об «историческом и культурном центре» Франции. Сейчас, когда саму улицу, стеклянные витрины дорогих бутиков и стены домов освещала только внутренняя подсветка магазинов и фонари, все здесь выглядело иначе.

Тут и там собирались группки людей, многие из которых были одеты, мягко выражаясь, странно. Настя долго ломала голову над тем, была ли рыжая девица, улыбнувшаяся Жану, девочкой или ряженым мальчиком, пока Жан не развеял ее сомнения одним-единственным словом – «трансвестит». Причем произнес он это совершенно спокойно, просто констатируя факт: в его голосе не было ни напряженности, ни злобы. Настя подумала, что в Москве тут же нашелся бы не один десяток желающих «перевоспитать» такого мальчишку, выбить из его крашеной головки розовую дурь. Все-таки французы отличались терпимостью и широкими взглядами на жизнь. Еще бы! Вряд ли, будь по-другому, в их литературе появился бы Шарль Бодлер. Или наоборот, он сам положил начало нетрадиционному мышлению родной нации?