Парижский шлейф

А потом все расселись по местам и неловко примолкли. Однако первая напряженная пауза длилась недолго: Элен решительно взяла дело в свои руки. Она сверкала остроумием, умело вовлекала каждого в беседу, рассказывала забавные истории из жизни университета, смеялась. Молодые люди смотрели на нее с плохо скрываемым восхищением, да и девушки хлопали увлажненными глазами, с обожанием разглядывая свою блистательную шефиню. Настя улыбалась, чувствуя чужие восторги, направленные на Элен. Возможно, думалось ей, в этой преданности учеников и заключается смысл счастья, по крайней мере, для упустившей все остальное мадам Дюваль. Поэтому она и не теряет присутствия духа. Может, именно это она и имела в виду, когда сказала слово «любовь». Настя почувствовала себя причастной к ее карьерному триумфу: ведь именно она освободила Элен от бессмысленных повседневных забот, дала ей возможность в полной мере посвятить себя ученикам и науке. Что ж, тогда ее, Настин, труд отнюдь не напрасен.

– А вы помните, – стрекотала Элен, – как мадам Колин явилась на кафедру в разных туфлях? Это же просто со смеху можно было умереть! Какая она была уморительная, когда обнаружила, что на ней две разного цвета «лодочки» – одна черная, другая синяя. А я-то ведь сначала подумала, что это специально: у нее был такой синий с черной оторочкой костюм.

Гости дружно заржали. Даже Настя, сама не зная почему, поддалась этому глупому веселью и смеялась вместе со всеми, представив себе, какое выражение лица было у несчастной мадам Колин. Эдгар тоже улыбался, но было видно, что ему тяжело дается общение с собственной женой и молодежью, которая практически заглядывает ей в рот. Он, как и Настя, слишком остро чувствовал, насколько отстал от жизни и превратился в древнее ископаемое.

Настя уносила со стола пустые бутылки одну за другой. Неудивительно, что уже через полчаса застолья глаза у всех сверкали, а первоначальное стеснение на лицах пропало без следа. У всех, но только не у месье Дюваля. Чем непринужденнее становилась атмосфера за ужином, тем больше он мрачнел. После того как все наелись до отвала (Насте то и дело высказывали восторги по поводу ее кулинарных талантов, спасибо, хоть готовить ее мама, в процессе воспитания из дочери чьей-то будущей супруги, научила), Элен откуда-то принесла гитару и запела. Голос у нее был на удивление хорош: довольно низкий для женщины, бархатный, он приятно ложился под гитарный аккомпанемент. Ее слушали, затаив дыхание, а когда она закончила, дружно захлопали и попросили спеть еще. Когда репертуар Элен иссяк, инструмент пустили по кругу. Даже Настя вспомнила пару песен из тех, что играла давным-давно на студенческих вечеринках. Еще до того, как все отношения с институтскими друзьями-приятелями испортились из-за несчастного Никиты. Больше она ничего не умела, да и эти аккорды выучила в свое время, как обезьяна, абсолютно не понимая, что к чему, запомнив только расположение пальцев на струнах. Русские песни произвели на французов неизгладимое впечатление – они ахали, вздыхали и уговаривали спеть еще, пришлось повторить.

Когда гитара перешла к Жану, Элен улучила минутку и сделала Насте знак, чтобы она вышла. Настя послушно встала и, накинув старую куртку хозяйки, прошла во внутренний двор. Теперь здесь царили чистота и порядок, а срубленная Настей еще в начале ноября под корень трава покрылась тонкой корочкой льда.

– Настя, – Элен возникла сзади так бесшумно, что девушка даже вздрогнула от неожиданности.

– Да, – она прислонилась к стене дома и приготовилась слушать. Даже не успела подумать о том, что именно Элен хочет сказать, – слишком устала сегодня от работы на кухне и чрезмерных впечатлений.

– Милая, мне нужна твоя помощь, – Элен просительно надула губы.

– Какая именно? – Настя прикрыла глаза: невероятно хотелось спать.

– Сделай, пожалуйста, вид, – она помолчала, прежде чем решиться, – что ты без памяти влюбилась в Жана.

– Зачем?! – Настя моментально очнулась и отпрянула от Элен. – Мне он не нравится. Да и вообще, не переношу…

– Вот и хорошо! – перебила Элен и кокетливо улыбнулась. – И пусть только попробует понравиться, я ему устрою!

Элен замолчала, загадочно глядя в небо. В ней было столько счастья, столько юной красоты, что истина сама собой бросалась в глаза.

– Элен? – Настя, не отводя взгляда, смотрела на свою сияющую хозяйку. – Вы что, с ним…

– Вот именно! – не дав договорить, ответила она. – Мы любим друг друга. Но я больше не могу жить в ужасной съемной квартире: у меня есть собственный дом. Я сегодня прошла во все комнаты, посмотрела – ты действительно фея! Он такой чистый, уютный, у меня просто нет слов!

– Спасибо, – хмуро вставила Настя.

– И я больше не хочу отсюда уходить! – капризно заявила Элен. – Это мой дом. А кроме того, совершенно глупо отдавать половину профессорского жалованья за дурацкую квартиру на Монмартре.