Парижский шлейф

Настя перешагнула через низкий порог и оказалась в небольшом кабинете. На добротном письменном столе – допотопный компьютер: сейчас таких уже не делают. По всему периметру стен – книжные шкафы со стеклянными дверцами, до отказа забитые книгами. Настя подошла к окну, раздвинула портьеры и в желтоватом свете уличных фонарей стала разглядывать корешки расставленных на полках томов. Пробежала глазами по первому, второму ряду, добралась до третьего и замерла, словно пораженная громом. Старый, потрепанный, до боли знакомый томик стихов Шарля Бодлера был втиснут между новых, в твердых обложках, книг. Она протянула дрожащую руку, открыла дверцу шкафа и, дотронувшись до шершавого корешка древнего тома, дернулась, как будто прикоснулась к огню. Потом все-таки собралась с духом и взяла книгу в руки. Сомнений быть не могло – именно этот экземпляр 1926 года издания Настя купила у бедной Елизаветы Аркадьевны, когда та вынуждена была распродавать свою библиотеку. Многие из бывших студентов старушки приходили и покупали у нее что-нибудь из жалости – Настя тоже так делала несколько раз. Но в тот день она знала точно, чего хотела: ей нужен был достойный подарок любимому человеку, который проговорился, что в юности обожал Шарля Бодлера.

Дрожащими пальцами Настя раскрыла книгу, стала листать теплые страницы. Тонкие, как калька, листки бумаги с дописанными каллиграфическим почерком Елизаветы Аркадьевны осужденными стихотворениями были на месте. Настя, не выпуская книгу из рук, села на мягкий стул за письменным столом и начала читать, едва уловимо шевеля пересохшими от чудовищной догадки губами.

Очнулась она, только когда услышала тихий скрип двери за своей спиной. Настя удивленно подняла от книги глаза, словно не совсем понимая, где находится, и увидела сонного Николая. Нет, нет – Ивана. Он стоял в дверном проеме в одних трусах и, как маленький, тер кулаками глаза.

– Настенька, я соскучился, – пролепетал он, словно капризный ребенок, – пойдем вместе спать.

– Да, да, сейчас, – Настя силилась улыбнуться и не могла, голос ее дрожал. – Скажи, пожалуйста, как твое отчество?

– Николаевич, – ответил он. – А тебе зачем?

Эпилог

Настя в ту ночь никуда не ушла – Иван не выпускал ее из своих горячих объятий даже на секунду. А потом она сама уже не смогла: знала, что жизнь без него будет пустой и никчемной. Ради лишнего дня, даже часа рядом с ним, она готова была умереть – все лучше, чем жить дальше без любви, без единственного в мире мужчины. Умом Настя понимала, что ее нынешнее блаженство не может быть вечным: слишком густо оно замешено на тайнах, которые она так и не решилась раскрыть. Не смогла рассказать Ивану. И все-таки, несмотря на настойчивые угрызения совести, Настя была счастлива. Счастлива бесконечно, безумно – как никогда в своей жизни, потому что теперь она умела насладиться каждой секундой, умела ценить каждый счастливый миг.

Раньше Настя и представить себе не могла, что возраст человека так легко изменить: всего десять дней назад по внутренним ощущениям ей было «за сорок», теперь она смотрела в зеркало и видела двадцатилетнюю девчонку. Куда-то подевалась усталость, кожа светилась юностью, глаза горели огнем. Они с Иваном только и делали, что гуляли по Москве, осваивали развлечения, на которые у Насти до того хронически не хватало времени: парки, музеи, театры – и потом возвращались к нему домой, на Сивцев Вражек, чтобы до потери сил и сознания любить друг друга. Каждую ночь Настя с удивлением наблюдала, как чувственный юноша превращается в страстного мужчину: он учился верить своим инстинктам, учился слышать ее тело и действовать по велению переполненной любовью души. А Настя старалась не думать ни о чем и просто растворялась в этой наполненной светом жизни.

Она любила, дышала полной грудью, забывалась в любви, но знала, что судьба будет ей мстить. За то, что нарушены человеческие законы, за то, что, любя отца, она полюбила его сына, за то, что не нашла в себе сил уйти. Настя кожей ощущала непостижимую связь Ивана и Николая, улавливала общие жесты, схожие движения, взгляды. Господи, как же они были друг на друга похожи! И в то же время очень-очень разные: Николай был циником до мозга костей – теперь Настя знала тому причину, Иван – романтичным и наивным ребенком. Без нее ему в этом мире не выжить, ей без него – тем более. Или это только оправдание перед самой собой? Настя понимала, что должна рассказать Ивану все о себе, о Николае, но никак не могла собраться с духом. И эта тяжесть давила на нее изнутри, заставляла чувствовать вину за неискренность.