Она вернулась домой с убеждением, что непременно должна раздобыть полторы тысячи франков. Не запретила себе обдумывать любые способы. Занять деньги у приятельницы? Но ни одна из тех двух или трех, с которыми она была близка, не располагала такой суммой. Обратиться к Марки? Он, пожалуй, не отказал бы. Но легко было предвидеть, какой бы он потребовал компенсации. Перед этой мыслью Жермэна отшатнулась, не столько потому, что она была верна Гюро или чувствовала к Марки физическое отвращение, сколько из гордости и страха за свою независимость.
После всех этих блужданий она решила, что все-таки самый простой исход — обратиться к Гюро. Она ему не очень солгала, сказав, что одна из ее лучших подруг находится в большом затруднении и что ей, Жермэне, хотелось бы выручить ее. Полторы тысячи франков будут скоро возвращены. (На этот счет у Жермэны не было никаких сомнений. Перепродажа двадцати восьми тысяч кило была не за горами и должна была снабдить ее крупными деньгами.)
Гюро слушал ее в сильном смущении. Он в это время как раз упрекал себя в том, что еще не посвятил Жермэну в стоические решения, которые принял в ночь бессонницы. Теперь представился для этого случай. Но случай плохой. Он тоже подумал, что умнее всего будет как можно меньше удалиться от истины. Уже раньше он рассказал Жермэне о преобразовании газеты, о весьма значительной роли, которую ему предстояло в ней играть; о политических выгодах, которых он от этой роли ждал; но ни словом не обмолвился о своем договоре с Саммеко. К этой теме он теперь вернулся.
— Ты ведь понимаешь, что такое расширение газеты неосуществимо без крупных затрат; и что не всегда легко проверить источник денег, когда речь идет о газете.
Она вспомнила слова Жака Авойе. Сказала:
— Может быть, это нефтепромышленники приступили к исполнению своего плана?
Он выдержал взгляд Жермэны.
— Признаться… У меня есть основания опасаться этого. Или, вернее, я думаю, что Жак Авойе нарочно драматизировал положение вещей. Акции газеты, по-видимому, попали в их руки, отчасти, случайно. Они попытались этим воспользоваться. Прежде всего, чтобы меня запугать. Пусть так. Но это им не удалось… Затем они решили эксплуатировать предприятие ради него самого. И поскольку оно теперь представляет собою известную, пусть и небольшую ценность в их портфеле, они предпочитают, чтобы ценность эта возрастала, а не подвергалась риску… Вот и все. Впрочем, они не показываются на поверхности. И направление газеты, как мне кажется, интересует их мало. Если меня просят принять в ней большее участие, то просто потому, что при новой постановке дела не считают Трелара способным справиться с ним единолично. Никаких других загадок нет в их плане. Он прибавил:
— Очень мне неприятно то, что эта сделка, совершенно случайная с их стороны и весьма заурядная сама по себе, подозрительна в смысле совпадения с моим вмешательством, тоже случайным, в нефтяные дела…
— О, я всегда думала, что твой молодой чиновник подстроил тебе ловушку за чей-то счет…
— Да нет же, нет!.. Во всяком случае, трудно будет кому-нибудь утверждать, что я дал себя соблазнить. Ведь моя угроза запросом возымела то действие, какого я желал: новый акциз, ударивший по нефтепромышленникам. Кайо ввел его именно по этой причине… И я уверен, кстати сказать, что это только усилило уважение ко мне нефтепромышленников и страх передо мною.