— Ты тоже, Хэш, — ответила она. В ее глазах стояли слезы.
Тогда мы еще не знали, что через восемь лет в Париже, о котором мы тогда даже не мечтали, Джон Дос Пассос попадет под чары Кейт и будет настойчиво преследовать ее, пока она не согласится стать его женой. Дос был таким же ярким и влиятельным американским писателем, как Эрнест, и этот факт мог бы здорово смягчить тот тяжелый момент, если б мы знали, что нас ждет впереди, но будущее закрывала пелена неизвестности. Кейт слабо улыбнулась мне и пошлепала в камыши.
Вода была такой изумительно теплой, что мы плавали до трех часов, пока я с ужасом не сообразила, что мои волосы не высохнут до церемонии. Мы помчались домой, и там я, перевязав волосы лентами, надела кружевное платье цвета слоновой кости, которое так великолепно на мне сидело, что о мокрых волосах можно было забыть. К наряду прилагались кремовые шелковые туфельки, цветочный венок и длинная вуаль. В руках я держала цветущую веточку.
В четыре пятнадцать мы вошли в небольшую церквушку, которую Кейт и Рут украсили водяными лилиями, бальзамином и золотарником, собранными в окрестностях. В окна пробивались солнечные лучи, расписывая узорами стены. Эрнест с шаферами стоял у алтаря, все были раскрасневшиеся и нарядные — в белых брюках и темно-синих пиджаках. Кто-то чихнул. Пианист заиграл «Свадебный марш» Вагнера, и я медленно двинулась вперед по проходу в сопровождении друга семьи Джорджа Брейкера. Я надеялась, что к алтарю меня поведет брат Джейми, но он, больной туберкулезом, не смог приехать из Калифорнии. Тогда я остановилась на брате матери Артуре Ваймане, но тот тоже был нездоров. Печально, что большинство членов семьи не смогли тогда быть рядом, но разве в тот день не рождалась моя новая семья?
На пути к алтарю я прошла мимо Фонни, строго одетой, в темно-синей шляпке. Роланд стоял рядом и ласково улыбнулся мне; племянница Доди, ухмыляясь, показывала на колени Эрнеста — они предательски подрагивали в белых фланелевых брюках. Было ли это лишнее доказательство брачной лихорадки или что-то другое? Откровенно говоря, я не знала ответа, но поздно было задаваться вопросами — назад пути нет, даже если б я этого захотела. А я не хотела.
Скромная и красивая церемония прошла без помех. Из церкви вышли на закате. После ужина с цыпленком и липким шоколадным тортом много фотографировались во дворе, и все щурились на солнце. Хорни предложил отвезти нас в Уоллон-Лейк: мы проводили медовый месяц неподалеку, в Уиндемире, дачном домике Хемингуэев. Грейс и доктор Хемингуэй уступили нам его в качестве свадебного подарка на две недели. На шлюпку мы погрузились уже в сумерки и поплыли на противоположный берег озера. Сумки били нас по коленям; и теперь, когда все хлопоты остались позади, нас охватила легкая нервозность.
— Ты счастлива? — тихо спросил Эрнест.
— Счастлива. Разве ты не знаешь?
— Люблю задавать вопросы, — ответил он. — Нравится слышать ответ, хотя я его знаю заранее.
— Может быть, как раз поэтому, — сказала я. — А ты счастлив?
— Разве ты не знаешь?
Мы тихо рассмеялись. Во влажном неподвижном воздухе проносились ночные птицы и вылетевшие за кормом летучие мыши. Когда мы причалили к берегу мелкой бухточки у Уиндемира, совсем стемнело. Эрнест помог мне выбраться на песчаный берег, и, держась рядышком, мы поднялись вверх по склону. Открыли дверь, включили свет и осмотрели дом. Мать Эрнеста потрудилась и натерла воском каждый его сантиметр, но, несмотря на чистоту, в доме было прохладно. Эрнест откупорил бутылку вина, оставленную Грейс для нас в холодильнике; мы разожгли огонь в камине и сложили перед ним матрасы с кроватей, устроив нечто вроде гнездышка.
— Фонни сегодня была на себя не похожа, — сказал он, помолчав. — Такой напор.
— Бедняжка Фонни, — отозвалась я. — Ее супружество оказалось полным провалом. Неудивительно, что она отпускала нам шпильки.
— А вот ты молодчина! — сказал он, гладя мои волосы, и это напомнило мне о сегодняшнем купании.
— Кейт вела себя замечательно, правда?
— Да, но я рад, что все позади. — Он поднялся, пересек комнату и зажег лампу. — Забыл тебя предупредить — я всегда сплю при свете. Тебе не помешает?
— Думаю, нет. А что случится, если ты заснешь в темноте?
— Не надо тебе этого знать. — Он снова забрался в наше гнездышко и крепко меня обнял. — После ранения у меня было плохо с головой, и тогда один мудрый итальянский офицер сказал, что от этого страха меня вылечит только женитьба.
— Потому что жена позаботится о тебе? Интересный подход к браку.
— Я лично понял это так: если стану беречь ее, то есть тебя, то буду меньше беспокоиться о себе. Но, возможно, это работает для обоих.
— Рассчитываю на это, — сказала я.
11
Три дорожных будильника
Тикают
На камине
Запятая
А молодой человек голодает.
Э. Х. 1921
— Вряд ли нас назовешь голодающими, — сказала я Эрнесту, когда он показал мне только что написанное стихотворение.
— Может, мы и не голодаем, но в роскоши тоже не купаемся, — ответил он.