Пари с мерзавцем

Уезжает. Сейчас. Когда я только смогла встать с колен. Благодаря ему. И что теперь нам останется? Редкие встречи на выходных? Звонки и смски? Этого же так мало! Мне этого не хватит!

— Я не верю в отношения на расстоянии, — наконец, произнес он, добивая остатки робкой надежды, — прости.

— Не хочешь даже попробовать?

— Какой смысл, Ань? Приезжать раз в месяц? Перезваниваться по вечерам? Сначала каждый день, а потом все реже и реже, потому что эти звонки превратятся в повинность. Этого хочешь?

Я покачала головой. Мне хотелось совсем другого.

— Я еду в Питер не развлекаться. Работать. Много и упорно, чтобы добиться всего, о чем мечтал, и не стану рваться на два фронта. Если надо будет пахать сутки напролет семь дней в неделю — значит, так тому и быть. Это мой выбор, давний и осознанный, прости. Я не хочу, чтобы ты сидела целыми днями дома в ожидании моих звонков или редких приездов.

— Я бы могла…

— Нет, не могла бы. Не надо жертв, Оса. Мы оба знаем, что на этом уровне нам не удержаться, новые повороты неизбежны. Я не вправе требовать от тебя, чтобы ты меня ждала, а ты…

— А я не вправе требовать, чтобы ты возвращался, — прошептала, прикрыв глаза.

Лучше бы я его по-прежнему ненавидела, тогда бы сейчас меня переполняла радость, а не холодное горькое отчаяние.

Он ничего не ответил на мои слова, только снова повернулся к окну.

— Жизнь продолжается, Ань. Живи на полную, как ты умеешь. И не трать время на воспоминания.

О-ох, в животе что-то оборвалось, запульсировало. Вроде все правильно говорит, верно, по уму, а мне хочется орать, чтобы заткнулся, чтобы не смел произносить вслух эти жестокие слова.

— Думаешь, это так просто?

— Ты сильная. Справишься.

В этот момент я больше всего на свете хотела быть слабой. Чтобы броситься к нему на шею, реветь, умолять остаться. Но я так не сделала — сработал защитный механизм, привычка прятать свою боль глубоко внутри.

Молча кивнула, соглашаясь с его словами, поднялась на ватных ногах и снова начала собирать вещи. Внешне была спокойна, даже равнодушна, а внутри заходилась от безмолвного крика.

***

— Диплом вручается Осиповой Анне, — громко объявил декан, и я поднялась на сцену актового зала. Профессор пожал мне руку, вручил заветные корочки и пожелал удачи во всех начинаниях.

Я была словно в тумане. Улыбнулась и отошла туда, где уже стояли одногруппники. Ирка с такой мордой, будто навоза хлебнула — вместо красного диплома она получила синий; безбашенный Волшин, крутивший в руках корочки с таким видом, будто не знал, куда это счастье девать, остальные — кто с радостными улыбками, полными облегчения и предвкушения, кто со слезами на глазах. Равнодушных на этом празднике жизни не было. Почти…

Кроме меня. Внутри расползалась темная дыра, засасывающая все вокруг. День, которого так ждала, и который должен был стать для меня самым счастливым, теперь давил, словно каменная плита.

Меранов стоял через три человека от меня. Спокойный, собранный, с едва заметной улыбкой на губах. Это даже не улыбка, лишь поднятые уголки губ — дань торжественному моменту, а глаза холодные. Почувствовав мой взгляд, обернулся, посмотрел пристально, будто никого, кроме нас, на сцене не было, а потом прошептал, едва шевеля губами. Я скорее почувствовала, чем услышала эти слова:

— Улыбайся, Оса, улыбайся.

А я не могла, даже если бы захотела. Потому что в груди больно было. Каждый удар сердца — как маленькая смерть. Я мечтала, чтобы этот фарс закончился. Стояла, едва удерживая себя на месте, вполуха слушала наставления и пожелания доброго пути. Весь этот бред про двери, что перед нами теперь распахнутся, про возможности, про то, что всегда надо идти вперед и не предавать мечту...

В данный момент я мечтала сдохнуть. Или, на крайний случай, впасть в кому лет на пять, чтобы потом, когда проснешься, ничего не помнить...

— Ну, что народ, — после завершения торжественной части, Волшин решил толкнуть небольшую речь, — это были неплохие годы. Кого-то из вас мне будет не хватать, кого-то забуду, как страшный сон. Ну а в общем и в целом — идите вы все в задницу.

Кто-то заржал, ассенизаторша залилась слезами, Ермолаева, скуксившись, смотрела на свои мелко подрагивающие руки

— Заткнись, Марк! — рявкнула Верховцева, не сводящая взгляда со своего бывшего парня. Мерз в ее сторону даже не косился, словно блондинки и вовсе не было рядом.

— А тебя, Иришка, мне будет особенно не хватать, — Волшин ни капли не смутился, — но не грусти. У нас бы все равно ничего не вышло.

Все снова засмеялись, она от души треснула ему по плечу, а я стояла и думала о том, что и у меня ни черта не вышло. И винить в этом некого. Просто вытащила заведомо проигрышный билет.

— Ну все, расходимся, что ли? — как-то неуверенно произнес Марк.

Ермолаева не сдержалась и всхлипнула.

— Эй, сорви голова, гроза ночных гонок, не вздумай реветь, — ухмыльнулся он и по-дружески ее обнял.

И тут всех прорвало. Все начали обниматься, что-то наперебой говорить, бросать пустые обещания позвонить, встретится, не забывать. Я кивнула расстроенной Ольге и отступила. Больше мне прощаться не с кем, пора уходить.