Парфюмер Будды

Доказательство того, что мифы действительно основаны на фактах, что древние герои, боги, фурии и музы хоть в какой-то форме, но действительно существовали, давало ее читателям и зрителям надежду.

Именно поэтому они писали Жас восторженные письма и благодарственные записки, именно поэтому телешоу Жас продержалось на экране два года, и подростки, подобные Мэдди, охотились за ее автографом.

Именно поэтому Жас чувствовала себя мошенницей.

Жас знала, что вера в героев могла спасти жизнь, но она также знала, что вера в грандиозный вымысел могла столь же легко ее разрушить. Этого она Мэдди не сказала, лишь сделала надпись, вернула книгу, поблагодарила и нырнула в поджидавшую ее машину.

Спустя сорок пять минут аромат возвышавшихся сосен и свежераспустившихся багряников оповестил ее о том, что она добралась до кладбища Слипи-Холлоу, расположенного в зеленой долине реки Гудзон. Она оторвалась от чтения в тот момент, когда вдали показались витые железные ворота.

Когда машина проезжала в ворота, Жас развязала и снова завязала ленту, удерживающую ее локоны. Потом еще раз. Ленты она коллекционировала с детства, их у нее были целые коробки: атласные ленты, шелковые, бархатные, муаровые и жаккардовые, чаще всего найденные в антикварных магазинах в корзинках остатков. Такого нежного атласа у них оказалось семь ярдов на искореженной сыростью бобине с надписью «Траурный шелк».

Водитель проехал по центральной кладбищенской дороге до развилки и свернул направо, и пока он маневрировал по узким дорожкам среди надгробий, мавзолеев и памятников, Жас завязывала и развязывала свой длинный белый шарф, высматривая из окна знакомое гранитное украшение в виде сферы и креста.

За последние сто шестьдесят лет все родственники по материнской линии были похоронены на этом викторианском кладбище, раскинувшемся на вершине холма над рекой Покантико. При таком количестве родственников, упокоившихся в разросшемся мемориальном парке, она чувствовала себя тут как дома. Неуютно и беспокойно, но как дома в этом обиталище мертвых.

Водитель направился к рощице акаций, припарковался и вышел, чтобы открыть ей дверь. Решимость Жас боролась со страхом. Поколебавшись всего несколько секунд, она вышла из машины.

В тени деревьев Жас остановилась на ступеньках мавзолея в греческом стиле и попыталась открыть его дверь ключом. Прежде никаких проблем с этим у нее не возникало, но в прошлом году из замочной скважины не сыпалась ржавчина – время не пощадило механизм. Ковыряясь ключом в замочной скважине, она заметила, как сильно поросли мхом каменные блоки справа от двери.

На притолоке располагались три бронзовые головки, побитые погодой. На нее смотрели лица Жизни, Смерти и Бессмертия. Жас взглянула на каждое из них, продолжая греметь ключом в замке.

Пятна на лице Смерти странным образом смягчили его выражение, особенно вокруг закрытых глаз. Палец, приложенный к губам, обезмолвивший их навечно, почти совсем истлел, так же как и венок из маков – древнегреческий символ сна.

В отличие от своих великовозрастных подруг, Бессмертие была еще молода, но змея, обвившаяся вокруг ее шеи и проглотившая собственный хвост, покрылась черно-зелеными пятнами, не соответствующими древнему образу вечности. Лишь символ человеческой души, бабочка в центре лба Бессмертия, осталась безупречной.

Жас продолжала сражаться с замком. При мысли, что войти не удастся, у нее даже закружилась голова. Но замок торжественно щелкнул и наконец-то поддался. Открываясь, дверь застонала, словно старуха. Сразу же пахнуло камнями и затхлым воздухом, смешанным с запахом гниющих листьев и сухого дерева. Жас называла это «ароматом забытого прошлого».

Она остановилась на пороге и всмотрелась внутрь.

Свет позднего утра, проходящий сквозь два витражных окна, украшенных сиреневыми ирисами, заполнил внутреннее пространство меланхоличной синевой, разлившейся по распростертому на алтаре ангелу. Лик его был скрыт, но печаль сквозила в тонких пальцах, обхвативших пьедестал, и в том, как скорбно опустились его крылья, касаясь кончиками пола. Под каждым из двух окон стояли гипсовые урны с прошлогодними подношениями Жас: давно засохшими яблоневыми ветвями.

Посередине небольшой гранитной скамьи в нише сидела в ожидании женщина и смотрела на Жас со знакомой печальной улыбкой. Голубой свет проникал сквозь облик женщины, освещая ноги Жас.

Я боялась, что ты не придешь. Казалось, что тихий голос исходит из воздуха вокруг прозрачного видения, а не из него.

Входя в склеп, Жас напомнила себе, что женщина не реальна, и закрыла за собой дверь.

Призрак матери был отклонением от нормы, плодом ее воображения, остаточным явлением заболевания. Последним реликтом тех страшных времен, когда в зеркале Жас видела не свое отражение, а принадлежавшее кому-то неузнаваемому. Когда она была настолько уверена, что в карандашных рисунках изображены не вымышленные пейзажи, но места, где она жила, что даже пыталась отыскать их. Когда она слышала крики людей, сожженных заживо… Похороненных заживо… Крики, которые не слышал никто, кроме нее.