Пареньки села Замшелого

Ледяную гладь озера от края до края прорезала трещина в две пяди шириною, в ней чернела густая ржавая вода. Так вот она, лягушка-великанша, что так пугала их ночью своим оглушительным, трескучим кваканьем! И теперь еще, когда они подошли поближе, слышалось, как потрескивает лед, но уже тихонько и совсем не страшно.

Просто диву даешься, до чего же тьма преображает все вокруг и до смерти пугает человека! Днем все выглядит иначе: меньше, проще, будничнее, для призраков и страшных видений просто не остается места. Ешка и Андр, переглянувшись, чуть было не прыснули со смеху, но тут же опустили глаза и отвернулись друг от друга: обоим было стыдно за ночные страхи, в особенности Ешке.

Ветер и буран за озером стихли, надвигалась оттепель, вместо снега с неба сыпалась морось. Над руслом Дуньупе, в ложбинке, светлой полосой тянулся седой туман. Теперь можно и уши на шапках поднять, расстегнуть полушубки и развязать кушаки. Один лишь Букстынь, застегнутый на все пуговицы, дрожал по-прежнему, переминаясь с ноги на ногу и хлопая в ладоши.

— Ты бы лучше пробежался, — посоветовал Ешка, — этак не согреешься. Еще простынешь и помрешь, а кто же будет покойника таскать за собой?

Спасенный от гигантской лягушки и других чудищ, мерещившихся этой ночью, Букстынь так дрожал за свою жизнь, что готов был стерпеть любые насмешки. Он стал описывать большой круг, обегая дровни и прорубь. Добежав до Андра и Ешки, портной скороговоркой прокричал:

— Нос у меня, ребята, нежный! Стоит ноги промочить, сразу из него течет… — Длинные ноги уже уносили его прочь, и только на обратном пути он смог досказать: — И потом три недели кряду чихаю и сморкаюсь, раньше не проходит.

Лошадь не захотела овса, она обнюхивала лед и била копытом. Ешка сразу понял, что ей нужно, и повел кобылу к полынье. Она тут же опустила морду и стала долго и жадно пить.

— Только бы чуму не подхватила! — усмехнулся Андр.

— Так ведь тогда бы и лягушка-великанша давным-давно околела, — ответил Ешка, — а ты же сам слышал, как она ночью квакает.

Пареньки украдкой поглядывали на Букстыня, но он до того занялся собой, что разную нестоящую болтовню пропускал мимо ушей. Андру пришла в голову хорошая мысль.

— Букстынь, что без толку бегать, только обувку протрешь! Поди сюда. — Он расколол еще четыре полена и разжег огонь. — А теперь: снимай шубу и сушись!

Портной не заставил себя просить, повернулся спиной к костру и сладко потянулся:

— Вот уж тепло так тепло! Мне было и самому пришло это в голову, да как же разжечь, коли нечем? Трут насквозь вымок.

Кобыла теперь в охотку жевала овес папаши Букиса. Ешка подумал, что и самим не мешает перекусить. Пристроившись на дровнях, они с Андром стали есть. А Букстынь все стоял у костра и то и дело трогал рукой вымокшее место, от которого валил пар.

— Как бы дырку не прожгло! — пояснил Букстынь паренькам. — Ципслиха только на той неделе положила совсем крепкую заплату.

Еще закусывая, Ешка почувствовал на лице влагу. Желтоватая мгла выползла из ложбины и протянулась над озером, небо нависло низко-низко.

— Тьфу ты пропасть! Туман поднимается. Опять мы в этой плошке не найдем ни конца ни краю. Надо ехать! А ну, Букстынь, сохни поживей!

Пареньки быстро запрягли лошадь. Букстыню, понятно, не хотелось расставаться с костром. Он ощупал себя сзади:

— Вот это место еще просушить.

— Не беда, — отозвался Андр. — Ты же на него сядешь, оно само и просохнет.

Все трое уселись на дровни, как и накануне. Лошадь повернула голову в одну, в другую сторону, потянула ноздрями воздух и пошла прямо через борозду треснувшего льда. Ешка опустил вожжи: кобылий нос понадежнее его глаз да, пожалуй, и всей головы. Если лошадь сумела вывезти их на Круглое озеро, то найдет и большак.

Они взобрались на гребень вала и перемахнули через него. Выехали на замерзшее болото, потом потащились заснеженным лугом, потом лесом и снова открытым полем. Снег был кобыле по самое брюхо, она не шла, а скорее плыла по нему. Проехали с версту и добрались до большущего старого вяза. Кобыла обошла его и круто свернула, потом вздыбилась, взяла подъем и рванула за собой сани. Да вот наконец и он, долгожданный большак; занесенный снегом, но все же явно он самый. Теперь им и горя мало.

Ведьмина корчма

Но и на большаке пришлось хлебнуть горя.