— Если мясо все же было завернуто в фольгу или бумажный пакет, то парень, должно быть, закинул эту упаковку и сигарету довольно далеко в море.
— А кусок мяса?
— Я неоднократно разговаривал о нем с Каткартом. Пару раз в разговоре участвовал Дэйв. Помню, как Каткарт сказал мне: «Ты снова и снова возвращаешься к этому, как ребенок, который не может не трогать языком дырку в десне после того, как выпал зуб», — через месяц после нашего разговора Каткарт умер от сердечного приступа. Но это сравнение я запомнил. Да, это так, именно так. Дело дитя Колорадо для меня словно дыра, в которой я не перестану ковыряться, пока не доберусь до дна.
Во-первых, я хотел узнать, не мог ли кто-нибудь уже после смерти Коэна затолкать ему мясо в горло пальцами или вилкой. Тебе ведь тоже такое приходило в голову, не так ли?
Стефани кивнула.
— Каткарт ответил, что возможно, но маловероятно, потому что Джеймс не просто откусил кусок, но и разжевал его до такой степени, чтобы легко можно было проглотить. На самом деле это было уже не мясо, а бесформенная органическая масса, как сказал Каткарт. Кто-то мог сам разжевать кусок, но после этого вряд ли мясо можно было бы запихать в горло так, чтобы ни у кого не возникло сомнений в том, что это несчастный случай.
Она снова кивнула.
— Еще он сказал, что очень трудно манипулировать с бесформенной массой каким бы то ни было инструментом. Она разваливалась бы при попытке пропихнуть ее в глотку. Пальцами это сделать можно, но Каткарт уверял, что от этого остались бы следы на челюстных связках, а он бы их заметил, — он помолчал, а потом покачал головой. — Есть специальный термин для таких повреждений, но я не помню.
— Расскажи ей, что тебе сказал Робинсон, — вмешался Дэйв. Его глаза сверкали. — Это ничем не помогло, но лично мне всегда казалось чертовски интересным.
— Он сказал, что существуют определенные мышечные релаксанты, некоторые из них весьма редки, и еда Коэна могла быть обработана одним из них, — пояснил Винс. — Пару раз он откусил и проглотил пищу, как обычно, о чем свидетельствует содержимое его желудка, а затем кусок вдруг застрял у него в горле, хоть и был хорошо прожеван.
— Наверняка так и было! — воскликнула Стефани. — Тот, кто подсунул Коэну отраву, сидел там и смотрел, как он задыхается. А когда все было кончено, забрал остатки мяса, чтобы его не смогли проверить! Никакой чайки и в помине не было! Это все… — она замолчала, глядя на них. — Почему вы качаете головами?
— Вскрытие, дорогая, — напомнил Винс. — Анализы крови не подтвердили эту версию.
— Но если это очень редкое экзотическое средство…
— Как батат из детектива Агаты Кристи? — спросил Винс, улыбаясь. — Может быть… Но ведь в горле мертвеца осталось мясо, помнишь?
— Ой, верно. Доктор Каткарт мог его проверить, так? — она немного ссутулилась.
— Ага, — подтвердил Винс. — И проверил. Может мы и провинциальные тихони, но темные домыслы нам не чужды. Единственным ядом в этом мясе была соль.
Она помолчала немного, а затем тихо сказала:
— Может, это было вещество, которое со временем исчезает.
— Ага, — откликнулся Дэйв и провел языком по внутренней стороне щеки. — Через пару часов после появления, прямо как береговые огни.
— Или как команда с «Лизы Кабо», — подхватил Винс.
— А куда он направился, сойдя с парома, вы не знаете?
— Нет, мэм, — ответил Винс. — За 25 лет поисков я не нашел ни одной живой души, видевшей его до того, как утром, в начале седьмого, двадцать четвертого апреля Джонни и Нэнси нашли его тело. И еще, не для записи — правда, никто и не записывает — я не верю в то, что кто-то забрал мясо из его мертвой руки. Думаю, оставшийся кусок украла чайка, как мы и предполагали. Боже мой, мне пора уходить.
— А мне пора заняться счетами, — сказал Дэйв. — Но для начала, думаю, не помешает еще немного времени потратить на себя, — после этих слов он вперевалку направился к уборной.
— А мне, полагаю, стоит заняться своей рубрикой, — произнесла Стефани. Но потом не сдержалась и выпалила полушутя, полусерьезно: — Наверное, лучше бы вы мне вообще ничего не рассказывали, если не собирались доводить дело до конца. Пройдут недели, прежде чем я перестану думать об этом.
— А мы думаем над этим уже 25 лет, — сказал Винс. — По крайней мере, ты поняла, почему мы не рассказали все это журналисту из «Бостон глоуб».
— Да, поняла.
Он улыбнулся и кивнул.
— Ты справишься, Стефани. У тебя все получится, — Винс дружески потрепал ее по плечу и направился к двери, по дороге он взял со своего захламленного стола узкий репортерский блокнот и запихал его в задний карман брюк. Ему было девяносто лет, но походка оставалась легкой, только спина слегка сутулилась, напоминая о возрасте. На нем была белая сорочка, сзади перехваченная крест накрест подтяжками. Не дойдя до двери, он остановился и снова повернулся к ней. Свет заходящего солнца запутался в его по-детски пушистых волосах, превратив их в ореол. — С тобой приятно работать, — сказал он. — Я хочу, чтобы ты об этом знала.