Я подозреваю, Дарга был слегка «подшофе»: прошло изрядное количество времени, прежде чем он вник наконец в суть наших слов, а вникнув, заявил, что немедленно захватывает Фуада и вылетает к нам. Мы отговорили его, сказав, что этого делать не следует, так как мы сейчас укладываемся спать. Дарга высказался в том духе, что надо бы пустить крота по горизонтали, чтобы тот обследовал соседние блоки, на что Райх ответил, что такое неосуществимо: аппарат не может двигаться вбок — только вверх или вниз. Надо будет отправить его метров на тридцать вспять, после чего придать новое направление, что займет несколько часов. В конце концов Даргу мы убедили и на этом прервали связь. Оба мы ужасно устали, но при всем этом спать нам не хотелось. Повар оставил необходимую утварь, чтобы мы смогли сварить себе кофе, что мы наперекор здравому смыслу и сделали, да еще и открыли бутылку бренди.
Именно тогда, сидя в палатке Райха в ночь на 21 апреля 1997 года, я и поведал ему о том ощущении, что пережил прошлой ночью. Думаю, пересказывать его я начал лишь для того, чтобы как-то отвлечь наши мысли от лежащих под толщей земли двадцатиметровых блоков. И мой рассказ был понят. Ибо Райх, вопреки моему ожиданию, прореагировал на него безо всякого удивления. Он в свое время изучал в университете психологию Юнга и был знаком с его учением о «родовом бессознательном», согласно которому (если таковое существует) людские умы представляют собой не изолированные друг от друга острова, а части некоего гигантского континента сознания. В области психологии Райх был гораздо начитаннее меня. Он привел на память выдержки из Олдоса Хаксли, принимавшего в сороковых годах мескалин, и так же, как я, заключил, что сознание в каждом из нас простирается в бесконечность. Хаксли, очевидно, в каком-то смысле шел несколько дальше, рассматривая ум человека как обособленный мир, подобный тому, в котором живет человек, — своего рода целую планету, где есть свои джунгли, пустыни, океаны. А на такой планете, как того и следует ожидать, могут обретаться всякие неведомые создания. Здесь я ему возразил. Ведь ясно, что слова Хаксли о «неведомых созданиях» были лишь метафорой, поэтической вольностью. «Обитателями» ума являются мысли и воспоминания, а не какие-нибудь чудовища.
При этих словах Райх судорожно передернул плечами:
«Откуда нам знать?» «Согласен, неоткуда. Но ведь надо же мыслить реально».
Тут на память мне вновь пришло то ощущение, пережитое прошлой ночью, и моя уверенность поколебалась. Ну, а сами-то мы мыслим «реально»? Не стало ли у нас привычкой думать о человеческом сознании подобно тому, как наши предки думали о Земле, считая ее центром Вселенной? Я говорю «мой ум», будто подразумеваю под этим свой садовый участок. Но в какой степени мой садовый участок является действительно «моим»? На нем, не спрашивая моего на то соизволения, во множестве водятся жуки и черви, которые будут там водиться и тогда, когда меня не станет...
Как ни странно, мое душевное самочувствие от такой мысли существенно улучшилось. Она объясняла причину одолевавшего меня смятения — или мне так казалось. Если человеку лишь мнится, что он личность, а сознание его — своего рода океан, то почему в нем действительно не обитать каким-нибудь неведомым созданиям? Перед тем как заснуть, я мысленно наказал себе выписать по почте «Небеса и ад» Олдоса Хаксли. Мысли Райха шли по более практическому руслу. Спустя десять минут после того как мы расстались, из соседней палатки донесся его голос: «Знаешь, я думаю, нас не осудят, если мы попросим Даргу одолжить нам аэрокран помощнее, чтобы перетаскивать зонд. Вот уж что действительно облегчит жизнь...»
Кажется нелепым теперь, как ни ему ни мне не пришло в голову, что может повлечь за собой наше открытие. Мы, разумеется, ожидали, что сделанная нами находка вызовет определенный ажиотаж в кругу археологов, но предпочли оба благополучно забыть о том, какая буря разыгралась в свое время, после того как Картер обнаружил гробницу Тутанхамона, или что творилось вокруг теософских свитков, случайно найденных в песках Иудейской пустыни. Да, это постоянная беда археологов: недоучитывать, что они живут в мире средств массовой информации и истеричной прессы.
На следующее утро в половине седьмого, еще до прихода рабочих, нас разбудили нагрянувшие Фуад и Дагра. Они явились не одни, а в сопровождении четырех официальных представителей турецких властей да еще пары голливудских кинозвезд, увязавшихся сюда из любопытства. Райх, возмущенный вероломным вторжением, хотел было высказать гостям все, что о них думает, но я удержал его, объяснив, что турецкие представители действуют в рамках своих полномочий, исключение составляют разве что кинозвезды.