Паразиты сознания

Следующие два-три дня мы находились по большей части в домике, обучая учеников всему тому, что успели постичь сами. В совершенстве владея телепатией, делать это было легко. Однако вместе с тем мы усвоили, что не отнеслись с должным вниманием к одной из наиважнейших проблем феноменологии. Если дать человеку понять, что всю жизнь его представление о себе было ничтожно заниженным, это откровение может вогнать его в такую же оторопелость, как если вдруг взять и ни за что ни про что вручить ему миллион долларов. Или, допустим, человеку, полностью потерявшему надежду удовлетворить любовное вожделение, дать во владение гарем. Человеку вдруг открывается, что возвышенное поэтическое вдохновение можно качать из себя струю за струей, как из помпы; что мощь чувства на деле способна в нем доходить до белого каления. С внезапным изумлением человек сознает, что в руках у него ключ к величию; что все люди, называемые «великими», обладали лишь ничтожным проблеском тех сил, которыми он теперь владеет в изобилии. Но человек этот всю жизнь был о себе весьма скромного мнения. Удельный вес его старой сущности, нажитый за тридцать-сорок лет привычного существования, довольно основателен, за одни сутки от него не избавиться. В то же время и новая сущность в нем постепенно набирает исключительную силу. Ум человека превращается в яблоко раздора двух разных его сущностей, и вся эта неразбериха забирает огромное количество энергии.

Холкрофт, я сказал, учеником был отличным, но в остальных четверых удельный вес нажитой сущности был очень велик. И ни у кого из них не возникло чувства реальной опасности, осознания неотложности нашего дела. В конце концов, если остальные выстояли против натиска паразитов, то что, мы слабее их, что ли?

Я не виню этих четверых. Такая реакция была почти неизбежна. Каждый университет в той или иной мере переживает все ту же проблему: вновь поступившим так нравится их новое студенческое житье-бытье, что им просто жаль тратить время на серьезную работу.

Нам пятерым стоило ощутимых умственных усилий сдерживать Флеминга, Филипса, Лифа и Эбнера, чтобы те не отвлекались и не шарахались мыслями куда попало. За ними постоянно требовался глаз да глаз. Новые идеи действовали на учеников словно крепкий хмельной напиток. Умы у них приходили в такое возбуждение, что им хотелось шуметь и плескаться, как детям в реке. Вместо того чтобы читать Гуссерля или Мерло Порти, они кидались умозреть картины детства или интимные сцены. Эбнер, будучи любителем музыки, знал наизусть все оперы Вагнера, и едва лишь оставался с собой наедине, как тотчас начинал мычать что-нибудь из «Кольца Нибелунгов» и быстро уходил в восторженный транс. Филипс не чужд был донжуанства и имел склонность «подогревать» себя воспоминаниями прошлых побед, пока все вокруг не принималось вибрировать от сексуального возбуждения, отвлекающе действуя на всех остальных. В защиту Филипса следует сказать, что для него любовные аферы всегда были сопряжены с поиском чего-то такого, чего ему никак не удавалось открыть. И вот теперь, обретя внезапно то, чего искал, он не мог сдержать себя от постоянных экскурсов в прошлое.

На третий день пребывания на Базе-91 ко мне с разговором подошел Холкрофт. Он сказал: «У меня такое ощущение, будто мы сами себя водим за нос». Смутно что-то предчувствуя, я спросил, что он хочет этим сказать. «Даже не знаю, — ответил он. — Но когда пытаюсь подстроиться под их волну (Холкрофт имел в виду паразитов), возникает ощущение кипучей активности. Они что-то готовят».

Слышать такие обезоруживающие слова было просто страшно. Мы владели великой тайной, предупредили мир. А вместе с тем, в основе пребывали в том же неведении, что и раньше. Что это за существа? Откуда они взялись? Что является их наиглавнейшей целью? Действительно ли они разумны, или так же бедны разумом, как какие-нибудь черви в куске сыра?

Такие вопросы мы задавали себе довольно часто и выдвинули на этот счет ряд версий. Разум олицетворяет стремление человека к эволюции. Ученый и философ испытывают неутолимый голод по истине, поскольку устоявшиеся людские рамки становятся им тесны. Может быть, эти создания являются разумными в том же смысле, что и мы? В это трудно было поверить. Разве они, в таком случае, могли быть нашими врагами? А впрочем, история учит, что разум — это не всегда благие намерения. Ну да ладно, все равно — если они разумны, то тогда, может быть, нам хотя бы удастся рассчитать их логику? Опять-таки, если они наделены разумом, то, может, им уже ясно, что дело их проиграно?

Только проиграно ли?

Буквально следом за тем, как Холкрофт высказал мне свои подозрения, я собрал всю нашу группу в полном составе. Было это после завтрака. Воздух обильно сочился теплом; в нескольких сотен метров от нас занималась физ-подготовкой группа летчиков в белых тренировочных куртках; слышно было, как покрикивает сержант.