Паранойя. Почему я?

Понятно, что мамаша делала все для того, чтобы оградить Настьку от меня. И, пожалуй, я бы доверил ей безопасность моей девочки, если бы был уверен, что Жанна Можайская сможет также защитить ее от собственного мужа, который не то, что родную маму, а собственную жопу готов продать ради лишнего куска. Но уверенности не было, как и покоя. Хотя, надо признать, варясь в этом дурдоме и не получая от Настьки никакой отдачи, иногда проскальзывала шальная мысль – а может, оно и к лучшему? Может, на этом надо остановиться, пока никто ничего не знает? Не разрушать свой привычный уклад жизни, свою семью, отношения с детьми, да и ей не портить беззаботную юность своими проблемами. Ведь по сути, что нас ждет лет так через двадцать? Это я в свои сорок точно знаю, что нашел ту самую, подходящую мне на все двести, с которой действительно могу быть счастливым. А она? Что она в девятнадцать лет может знать о жизни, о мужиках, об отношениях? Нужен ли я ей буду по итогу, если она уже сегодня готова дать заднюю?

Такие сомнения обуревали меня. Подавить их становилось все сложнее, особенно, в моменты, когда, как сейчас, по приезде домой обнаруживаю, что дети отправлены к бабушке, а в столовой ужин на двоих с вином и неловко улыбающейся Ларкой в каком-то сексуальном, шелковом платье, больше похожем на ночную сорочку, с разрезом от бедра.

– Привет, – прижавшись ко мне всем телом, выдыхает жена куда-то мне в шею и мимолетно касается губами моей щеки.

Понятно, что на перемирие настроена конкретно. Видимо, решив, что раз я теперь ночую дома, то загул закончился, и можно возобновить супружеские отношения.

Раньше это всегда срабатывало, мы как будто перезагружались и начинали с чистого листа. Но теперь… Я впервые не знал, как быть.

Лариса суетилась вокруг стола, спрашивала про работу, рассказывала про успехи детей, про последние новости. Я на автомате открывал вино, слушал, смотрел и задавал себе вопрос: зачем мне соплюха, у которой семь пятниц на неделе? Зачем весь этот головняк, когда вот она – женщина, которой не надо ничего объяснять, чтобы быть уверенным в ее выборе? Которая пусть давно уже не любит, впрочем, как и я ее, но надежная, своя, родная. Знает меня вдоль и поперек: все мои отбитые привычки, поэтому кладет мне ложку вместо вилки для салата, зная, что мне так больше нравится, и плевать на этикет, ставит передо мной маринованные огурцы, потому что я так с детства привык.

Да. Она всё знает, всё понимает. Прекрасная мать, примерная жена, да и человек неплохой. И тем не менее, перед мысленным взором стоит Настька, и я снова спрашиваю себя: «Зачем она мне?».

Наверное, не будь я такой циничной сволочью, ответил бы «Люблю!». Но меня на хромой кобыле не объедешь, я в мистику и единение сердец не верю, эта сентиментальная шелуха ни о чем мне по сути не говорит.

А суть в том, что мне с Настькой ох*енно. Несмотря на все непонятки, сложности, истерики, а может и благодаря им, мне с ней хорошо, весело, на одной волне. Я, будто снова полный сил и энергии восемнадцатилетний пацан. Мои вечные спутники последних десяти, а то и пятнадцати лет: скука, пресыщенность и усталость исчезли. Все заиграло новыми, яркими красками. Я почувствовал себя по-настоящему живым, будто открылось второе дыхание. И это не какая-то новизна ощущений. Баб у меня было много всяких разных: и молодухи безбашенные, и скромные лани, и роковухи за тридцать, и умницы-разумницы, но только с Настькой я совпал по всем фронтам, вновь ощутил вкус жизни.

Она меня вдохновляла, держала в тонусе. Все с ней было по-особенному, даже секс. Хотя, казалось бы, чем там еще можно меня удивить? А она и не удивляла, просто отдавалась мне так, что я безоговорочно признавал – это лучший секс в моей жизни. Такого порева у меня даже во времена комсомола не было.

Настька, пожалуй, единственная женщина, которая хотела именно меня. Ни просто секса, ни каких-то ништяков, ни олигарха Долгова, а меня. Это большая редкость.

И нет, я не страдаю комплексом неполноценности. Боже упаси. Просто остальных баб ослепляют мои капиталы, и они начинают видеть машины, яхты, самолеты, меха, драгоценности. Где уж им за подобной горой радостей жизни разглядеть меня? А Настька ничего этого не видит, ей просто Серёжу подавай. Она знает, что мои капиталы – есть следствие моей личности. И эта личность ей нравится, она ее возбуждает, будоражит, манит, а я на эту наивную, бескорыстную дурь, называемую «любовью» тупо и самодовольно (экий я ох*енный) подсел, как на чистый колумбийский. И сейчас, как никогда понимаю, что соскакивать не хочу.

Не хочу я больше этих натужных ужинов, лицемерия, безуспешных попыток залатать разорванное одеяло. Ни ради детей, ни из благодарности к Ларке, ни потому что так положено – укреплять многолетний брак любым сподручным клеем.

Жизнь одна и это всегда поиск счастья. Кто-то находит его в тихой гавани, кто-то – в стакане воды на старости лет, кто-то в карьере, успехе и прочей шизе… я свое нашел в Настьке.