Паралогии

Ключом к свистоновскому «творческому методу» могут послужить три «новеллы» — газетные вырезки, от которых Свистонов отталкивается, начиная работу над своим романом. Три последовательно приведенные «новеллы»: «Романист-экспериментатор», «Странная история» и «Татуированный» — описывают ситуации, каждая из которых по-своему посягает на традиционные представления о «правде жизни и правде искусства». Герой первой новеллы, прозаик-дилетант, придав буквальный смысл флоберовской фразе об Эмме Бовари, подменяет собой своих персонажей и в целях достижения возможно более подлинного изображения принимает яд, прыгает с моста и готовится броситься под поезд. Во второй «новелле» сообщается о следствии по делу об изнасиловании коровы, прекращенном «ввиду отсутствия заявления потерпевшей», — ситуация настолько неправдоподобна, что для нее не находится даже соответствующей статьи в уголовном кодексе. Третья же «новелла» подробно описывает тело некоего разыскиваемого милицией гражданина — тело, которое благодаря многочисленным татуировкам превратилось в жутковатое и причудливое произведение искусства [275].

В сущности, все эти три «новеллы» метафорически представляют, одновременно травестийно снижая, всю парадигму свистоновского творчества. Первая «новелла» о портном-романисте пародирует созданную модернизмом концепцию писателякак творческой личности, живущей по законам искусства [276]и потому неуклонно разрушающей границу между творчеством и повседневным бытом. Вот почему «новелла о портном уколола его [Свистонова. — М.Л.] как неотчетливое оскорбление» (с. 159). Как справедливо отмечает Дэвид Шеперд,

…Щелин [портной-романист. — М.Л.]размывает границу между жизнью и литературой посредством парадоксального поиска соответствий между творчеством и аутентичным опытом, причем поступки, которые он совершает ради достижения этой цели, уже давно стали мелодраматическими клише и потому принадлежат литературе не в меньшей степени, чем жизни. Это естественно может напомнить Свистонову о его собственных экспериментах, которые направлены не только на комбинирование жизненных опытов с книгами, но и на радикальное снятие различий между ними [277].

Для Свистонова материалом творчества в равной степени служат книги («Свистонов лежал в постели и читал, то есть писал…», с. 151), чужие дневники, записки, конфетные фантики — и собственно люди, которых он тоже коллекционирует и «читает», как книги. Герои романа, похоже, действительно стоят такого потребительского отношения. Последняя «новелла», под названием «Татуированный», материализует представление о персонажетворчества Свистонова: его героем становится тот, кто уже превратил себя в некий артефакт. Вдохновленный последней «новеллой», Свистонов принимается рисовать ее персонажа со всеми его татуировками — однако татуировка оказывается лишь метафорой досконально известного Свистонову рисунка души его героя:

Свистонов надел на входящего унтер-офицерский мундир. Государственные гербы, женщины, звери — скрылись, стали духовными и душевными свойствами и стремлениями еще одного появляющегося героя (с. 160).

«Артефактной» жизнью живут все, кого Свистонов выбирает героями своего романа, — как ему кажется, таковы и вообще все, кто его окружает:

— Леночка читает записки Авдотьи Панаевой и явно живет ролью писательской жены, воспринимая мужа как «своего героя» (с. 171).

— Куку подчеркнуто живет вымышленной, инсценированной жизнью: «Куку был ненастоящий человек» (с. 197); «У Ивана Ивановича ничего не было своего — ни ума, ни сердца, ни воображения. Все в нем гостило попеременно» (с. 163). Показательно постоянное для Куку литературное «программирование» собственных поступков и даже мельчайших жестов.

— Наденьке снится сон о невольной подчиненности ее собственной жизни популярным культурным моделям. «Одет он <мужчина> в грязный коричневый костюм XVI века, как в одном из исторических фильмов. Она знает, что он хозяин ее судьбы и что он сделает с ней, с Наденькой, все, что захочет, и страшно боится его» (с. 176). В свою очередь, Куку проецирует на Наденьку образ Наташи Ростовой и даже путается, называя ее то Наденькой, то Наташей.