Танк тряхнуло, однако он был слишком тяжел для полета перышком. Всех людей – мелких насекомых по сравнению с примененными к ним силами – подбросило, вплющило в гудящие, вибрирующие резонансом приборы, стены и затворы. Те, кто успел стряхнуть, оторвать с волосами убивающие визгом шлемы, теперь получили сдвоенный удар молота, сминающий головы справа, слева, сверху и изнутри – через растопыренные навстречу миру ушные раковины. Сорвались и понеслись летающими тарелками открытые люки либо захлопнулись, отхватывая неудачно размещенные пальцы. Мигом выдулась за километры когда-то – минуты назад – поднятая танковым полком пыль, заменившись непробиваемым облаком из глубины вырытой титанами воронки. Приподняло, протащило вперед или вообще опрокинуло всю кучу-малу из «Т-44», «Т-34-85» и прочей мелочовки. Сыпануло горстью из открытых транспортеров обугленно-запеченную пехоту, сминая консервной банкой картонную броню.
И в этих растянутых секундах судного дня микроб полковник Джумахунов, с выбитыми из строя органами чувств, отделался несерьезным вывихом плеча и растяжкой голени, уже совсем неизвестно как случившимися. И некоторое время он лежал, или сидел, а может, просто зависал в бесчувственной темноте ослепительной ночи, а сознание его, эдакая маленькая необходимая плоти деталь, не имеющая конструктивно обозначенного места для крепления в организме, потихоньку выныривало, выгребало на поверхность, несмело щупая дорогу и смутно угадывая ориентиры, ведущие в реальность. Это длилось геологический период.
И однажды Джумахунов ощутил себя выглядывающим из танкового люка. В этом мире уже не было слепящего солнца, многоголосый спектр мира не исчез, но сдвинулся в менее кричащие оттенки – энтропия украла из Вселенной основную часть палитры, красноватая иссушенная почва приобрела сероватый, смазанный оттенок, реальность видимых предметов внушала сомнения по поводу своего существования – все подрагивало, плыло, может, воздух приобрел плотность жидкости или устремился куда-то вдаль высоты?
Вначале неожиданно плохо воспринимались детали – память копировала все в целом, пренебрегая разделением объектов. Потом, скачком, даль и доступное руке явилось, расслаиваясь изобретением, стерео. Рядом, в соседнем люке, все еще сидел, опираясь локтями, коптя огрызками форменного белья, кожи, печеной крови в месте оторванной и унесенной в подпространство головы, стрелок-зенитчик – кто знает, вдруг он успел пронаблюдать напоследок недоступное другим? Свершившееся здесь не пугало, как и тот ошпаренный фронтом света лейтенант, воняющий тлеющим нутром внизу, ведь даль была интереснее, она втягивала проснувшееся воображение в хоровод, уводя грани реальности далее возможного.
Там (может, и далеко, но как проверить?) росла в верхотуру звезд черная гора, клубастая плотность ела километры, или световые годы, парсеки метагалактических далей. Когда она сожрала верх, мелькнули белые клочки зубов, и тогда она принялась за ширь.
51. Работорговля
Знаете, чем еще удивительна война? Она возвращает человечество в древность. Не только в том смысле, что теперь безопаснее спать в вырытой и хорошо перекрытой землянке, чем в многоэтажном доме с лоджиями, но еще в том, что становится возможным меняться людьми, как фантиками. Правда, просто выкупать, как практиковали раньше пираты, – неэтично, а вот меняться – пожалуйста.
После того как советские танки уперлись в новую линию обороны, получив предварительно несколько чувствительных ударов атомной дубиной, боевые действия несколько застыли и постепенно вообще приобрели статичность. Тогда, пока суд да дело, находящиеся на разных континентах правительства решили сделать друг другу любезность – поменяться пленными. Понятно, не мах на мах, как говорил в известном фильме товарищ Сталин: «Я фельдмаршала на солдата не меняю». Вот и здесь так же. И хотя мы знаем, что, по народной пословице, за одного битого двух небитых дают, здесь происходило несколько по-другому.
Так что все-таки это была работорговля не в чистом виде, а в несколько закамуфлированном гуманизмом варианте.
52. Незнакомые рецепты