Параллельные прямые

— Кто же станет возражать, если Таллинн станет пригородом одного из этих сёл. Да не беспокойтесь, я буду всегда рядом.

Сержант обречённо сжимал ремень винтовки. Сейчас застрелиться, или подождать до войны, которая начнётся через пять часов? Но трудолюбивая северная натура брала верх. Работу, какой бы глупой она не казалось, надо делать хорошо.

— А может предупредить эстонскую армию? — Предложил он.

— Предательство! — Майор Кузьмин схватился за кобуру.

— Нет, я хочу избежать ненужных жертв. А то эстонцы в плен не сдаются.

— Это почему?

— Не успевают поднять руки, — пояснил красный финн. — Но на листовках на должно быть слишком много слов, иначе не дочитают до конца. Обязательно оставят на следующий день. Кута тарапитцца?

— Логично, — Сагалевич почесал переносицу. — В этом что-то есть. Товарищи, уж не будущего ли президента Финляндии мы видим перед собой?

— А что скажет Лига Наций? — Скромно поинтересовался майор Кузьмин.

— Ничего. Пусть только попробуют что-то возразить. Даже вспомнить страшно — какие деньги я на них потратил.

— Большие?

— Причём тут количество? Это были деньги Жаботинского.

Москва. Кремль. Кабинет Сталина.

Поздним вечером прославленные и не очень советские военачальники собрались в Кремле. Поднимаясь по лестнице, Каменев шёпотом спросил у идущего рядом Ворошилова.

— Климент Ефремович, он Вам так и не позвонил?

— Нет, Сергей Сергеич. Что и беспокоит. Прилетел ещё утром, телеграммой запретил встречать его на аэродроме. Только Молотов с Калининым смогли с ним встретиться. Представляешь, что могли наговорить на нас эти штафирки?

Шапошников услышал разговор и догнал товарищей.

— Мне приглашение Поскрёбышев по телефону передал.

— И мне, — подал голос Будённый. — Да ладно, чего уж теперь-то бояться?

— По башке даст, — предположил Ворошилов. — И разжалует.

— Это мы ещё посмотрим, — проворчал Семён Михайлович, скосив глаз на золотые генеральские погоны.

Уже в приёмной их ожидало неожиданное зрелище. В дверях своего кабинета стоял Сталин и гостеприимным жестом приглашал пройти внутрь.

— Вы проходите, товарищи. Что, Поскрёбышева ищете? Я его отпустил домой. Устаёт товарищ. Нельзя же так издеваться над собой. День и ночь на работе.

Генералы сделали вид что не удивились и прошли. Только генерал-лейтенант Блюхер едва не свернул себе шею, пытаясь разглядеть стройные ножки легкомысленного вида кучерявой девицы, занимающей место сталинского секретаря.

— Вы присаживайтесь. — Иосиф Виссарионович кивнул на мягкие стулья. — Или стесняетесь? Странно, никогда бы о вас такого не подумал.

— А чего мы такого сделали? — С виноватым видом школьника, застуканного за курением отцовской папиросы, спросил Будённый.

Остальные предпочли отмолчаться, ожидая реакции Сталина. Хотя ещё ни одного верного признака приближающейся грозы не наблюдалось. Но только теоретически. Так как спрогнозировать это точно не взялся бы никто.

— Он ещё спрашивает, — покачал головой Иосиф Виссарионович. — А кто мне ответит, куда это у нас Коминтерн случайно запропастился? Товарищ Молотов его искал — не нашёл. Товарищ Калинин искал — не нашёл. Каганович — и тот не знает. Странно, да? До моего отъезда был, а сейчас нет его.

— Ах, вот ты про что, Коба, — усы легендарного командарма победно встопорщились. — Не знаю, куда те двое заглядывали, а Кагановичу я собирался лично показать, где этот Коминтерн сейчас располагается. Мне Блюхер обещал. А ещё мы предателя Ягоду разоблачили. Слышал? Это он, зараза, на тебя покушался. Сам признался.

— Значит, это Ягода треть Верховного совета и половину Политбюро к стенке поставил? — Уже в открытую усмехнулся вождь.

— Так точно, товарищ Сталин. — Подтвердил Каменев. — Виноваты. Вовремя не разглядели затаившегося врага.

Иосиф Виссарионович долго ничего не отвечал, неторопливо набивая трубку. Потом, так и не раскурив, положил её на стол и улыбнулся, чем очень всех удивил.

— Хорошо, товарищи. Пусть всё останется как есть. Дадим вам ещё завтрашний день на утрясание оставшихся мелочей. Вы поняли меня правильно, товарищ Блюхер?

— Понял, товарищ Сталин. — Ответил командующий войсками ОГПУ, в уме лихорадочно пополняя проскрипционные списки.

— Это хорошо. Но хотел бы попросить впредь советоваться со мной по таким важным вопросам, как назначение козлов отпущения. А то товарищ Сталин старается, много лет собирает их в одном месте, а потом приходите вы, на всё готовенькое, и забираете себе лавры победителей и спасителей отечества.

— Да, немного неловко получилось, — согласился Шапошников, — работали все вместе, не покладая наручников, а вся слава Климент Ефремовичу досталась. Про него уже народные песни поют.

— Как это так? — Иосиф Виссарионович перевёл взгляд на Ворошилова.

— Глупости болтают. Не слушайте их, товарищ Сталин.

— Почему же? — Возразил Борис Михайлович. — Это народное творчество, а оно не может быть глупым по определению. Грубовато немного, согласен. Зато точно определяет отношение народа к происходящему. Я тут даже записал одну частушку для памяти. Хотите, прочитаю?

Хотели все. Мнение самого Климента Ефремовича было решено временно проигнорировать.