Параллельно любви (СИ)

Это была не их жизнь. Такое ощущение, что их лодка, которая три года благополучно скользила по волнам, ни разу всерьёз не накренившись, перевернулась вверх дном, и вместо привычного счастья началась борьба за выживание, причём Марина почему-то начинала активно сопротивляться, если он осмеливался предложить ей помощь. Поначалу Алексей этому сильно удивлялся. Почему она его отталкивает? Они столько лет решали все возникающие проблемы — маленькие и большие — вместе, а теперь Марина вдруг перестала его воспринимать. А потом понял. Хотя… лучше бы не понимал. Он стал ей мешать. Рядом с ним она чувствовала себя виноватой, за все их мечты, которым не суждено сбыться, за все их разговоры ночные, когда они строили планы и смеялись от счастья, за то, что однажды договорились до того, что придумали имя дочке… Вдруг всё-таки дочка родится? Вот такая, как Марина, с умными карими глазками и белоснежными бантами?

Глупости, как может ребёнок родиться с бантами?

Так девочка же?!

Причём здесь это? С бантами она не может родиться!

Мариш, не придирайся к словам! И вообще, спи! Спи, я сказал! Банты ей не нравятся!..

А теперь рядом с ним она угасала. Алексею хотелось что-то сделать для неё, но даже самого искреннего признания в любви, было слишком мало. Что оно значит? Это всего лишь слова…

Я люблю…

И я… Только ничего уже не изменишь. А я хочу, чтобы твоя мечта сбылась. Чтобы всё случилось, как мечталось… Чтобы был сын, твоя маленькая копия, которого ты научишь играть в футбол, сам…

Марина постоянно говорила о футболе тогда, как заворожённая.

Поначалу Алексей сопротивлялся. У него в голове не укладывалось, как он будет жить без неё. Как? Не видеть её, не чувствовать, не любить. Она больше не будет принадлежать ему, а он ей. Они разойдутся в разные стороны, станут чужими, у каждого будет другая жизнь. А три с лишнем года станут лишь воспоминанием?

Алексей очень старался до Марины докричаться. Хорошо, ты не хочешь ехать на дачу, не хочешь встречаться с друзьями! Тогда поехали в отпуск, только вдвоём, как раньше. Нам ведь никто не нужен, ты же знаешь!..

Не хочешь, да? Нет, я не обижаюсь. Честно.

Иногда нервы не выдерживали, они начинали самозабвенно ругаться, даже не особо заботясь о наличии достойного повода, просто выпускали наружу скопившееся напряжение. Несколько раз ссоры заканчивались совсем не хлопаньем дверей, что, по мнению Марины, было бы самым правильным, а в спальне, а то и в гостиной, когда до постели просто не дотягивали, и любовью занимались с тем же самозабвением и отрешением от всего, с каким совсем недавно ругались.

В один из таких моментов, когда Марина, немного придя в себя, отвернулась от него, Алексей прижался её к себе, и прошептал:

— Ты хоть понимаешь, чего ты добиваешься? Ты понимаешь, что… тогда ничего больше не будет? Я уйду, и ты останешься в этой дурацкой квартире одна? Одна!

Ему казалось, что не услышать его в такой момент, не понять его, просто невозможно. Просто руки разжать и выпустить её из объятий, кажется, чем-то невероятным, а представить, что этого больше никогда не будет…

Но Марина вместо этого затихла ненадолго, а после сказала:

— А если не уйдёшь, мы останемся в этой квартире вдвоём. Мы будем вдвоём через год, через два, через пять лет… И никогда ничего не изменится, ты понимаешь?

Он нервно сглотнул.

— Давай… давай усыновим ребёнка.

Она то ли улыбнулась, то ли поморщилась.

— Давай. Только я не уверена, что стоит ещё и ни в чём неповинного ребёнка во всё это втягивать.

Марина освободилась от его рук и встала. А он остался лежать на постели, поверх смятого покрывала, и в тот момент понял, что всё. Что даже если они и "переживут", как говорили родители, то по-прежнему уже ничего не будет.

— Мам, ну почему так? — спрашивал он у матери, не зная, кому ещё задать этот важный вопрос, на который никак не находилось ответа. — Почему я делаю её несчастной? Ведь она на самом деле несчастна, просто оттого, что я рядом!

— Ей тяжело, не вини её.

— Я знаю! Но ведь она не принимает моей помощи!

— Просто она слишком тебя любит. Ведь это была не только её мечта, и она это знает. — Валентина Алексеевна наклонилась и поцеловала сына в макушку, крепко обняла его за шею, не зная, как ещё ему помочь.

Он мрачно кивнул.