Парадоксы роста

Таким образом, быстрый рост в начальной стадии демографического перехода связан с потенциальной неустойчивостью демографической системы, и эту возможность следует учитывать при анализе устойчивости роста в недавнем прошлом и обозримом будущем. Нельзя не напомнить, как близко к потере устойчивости находился мир в годы холодной войны. Было накоплено чудовищное количество оружия массового уничтожения — около 25 000 ядерных боеголовок с каждой стороны. На каждого жителя планеты приходилось по три тонны эквивалентной взрывчатки, а климатические последствия большой ядерной войны стали бы апокалипсисом наших дней. Стратегические вооружения создавались для взаимного сдерживания — состояния виртуальной войны. Однако противостояние двух систем не могло не угрожать устойчивости, и всегда была вероятность срыва, когда даже малое возмущение могло привести к большим и даже катастрофическим глобальным последствиям. Так случилось во время Первой мировой войны, ход которой был очень далек от планов всех генералов и их штабов.

Однако с 1980 г. вследствие демографической революции начинается отход от гиперболической траектории роста, по которой неизменно развивалось человечество в течение миллиона лет, когда к 2009 г. взрывной самоподобный рост мог привести к численности населения мира в 10 млрд вместо 6,5 млрд, которые есть в действительности.

Таким образом, расхождение реальной численности населения с возможной при гиперболическом росте, неизменном в течение миллиона лет, составляет уже больше 3,5 млрд человек. Эта цифра намного больше потерь человечества во время Первой и Второй мировых войн XX столетия. Те потери можно оценить, просуммировав убыль населения мира от 1914 до 1975 г., что дает 11 млрд человек х лет. Если принять 45 лет за эффективный возраст, то интегральные потери населения составят 250 млн человек. В то же время население мира выросло от 1,8 млрд в 1914 г. до 4,1 млрд к 1975 г., и, что замечательно, вернулось на исходную траекторию, демонстрируя необычайную устойчивость гиперболического роста человечества. Во время демографического спада 1914–1950 гг. произошел и финансовый кризис 1929 г. Но на фоне потерь населения вследствие мировых войн выделить демографические потери, связанные собственно с экономическим спадом, было бы трудно.

Следует отметить, что для США мобилизация экономики, вызванная Второй мировой войной, способствовала преодолению последствий экономической депрессии. В 1987 г. состоялась памятная для меня встреча с видным американским экономистом Джоном Гэлбрейтом. Ситуацию, когда Рузвельт дал ему «диктаторские полномочия», он описал так: «Я стал царем экономики». Однако сразу после победы эта система управления была демонтирована и, как сказал с сожалением Гэлбрейт: «В вашей стране этого не произошло». Потребовалось еще 50 лет на такую «перестройку». Заметим в заключение, что вопреки всей либеральной догматике первой реакцией на финансов-экономический кризис стало прямое вмешательство правительства США в экономику. Одним из решений было банкротство General Motors — недаром, как известно, что хорошо для GM, хорошо и для США!

В наше время управление обществом и его социальный и экономический рост вновь вступили в противоречие. Это несоответствие управления и роста, по существу, и привело к острому кризису мировой финансовой системы в 2008 г. Еще в 2006 г. автором было замечено, что:

Вблизи границы устойчивости малые возмущения усиливаются, прежде чем система теряет устойчивость. В системе, охваченной сильными связями, подобной глобальному финансовому рынку, виртуальные деньги, циркулирующие в системе, значительно больше, чем те, которые действительно инвестируются. Большие флуктуации в финансовых системах указывают, что система находится вблизи границы ее устойчивости. Введение небольшого налога на эти бесполезные операции, предложенное Тобиным, могло вызывать затухание и стабилизировать систему, что, однако, кажется маловероятным, несмотря на то что глобальная спекулятивная финансовая пирамида движется к большому кризису [3, с. 164].