Кеану открыл было рот, но я его опередил.
– И не вздумай заявлять, что по мне этого не скажешь, – я скроил злобную угрожающую ухмылку. Кеану ответил мне точным ее подобием, и мы оба расхохотались.
На самом деле мне было не до шуток.
– Нет, правда, – возразил Кеану. – Я бы никогда не подумал, что ты можешь испугаться дурных снов.
– Не снов, – поправил я его, – а сна. Одного сна. И я его действительно боюсь. Так боюсь, что мне от одних мыслей о нем не по себе становится. Я потому к тебе и пришел…
– Прости, – Кеану провел рукой по лицу, словно стирая с него неуместное веселье. – Так что за сон? О чем?
– Да ни о чем, – медленно произнес я. – Просто небо… безоблачное такое. Знаешь, бывает так – лежишь в траве и кверху смотришь, и на небе ни облачка. Вот такое небо. Солнце полуденное, жаркое… и луна полная рядом. Чепуха, в общем. Просто солнце и луна вместе, и все… и оттого, что они вместе, так мне страшно почему-то, такая жуть продирает, что… – я замолчал и стер со лба выступивший пот.
– И давно тебе эта пакость снилась? – резко спросил Кеану.
– Да с последнего полнолуния каждую ночь, – ответил я уже почти спокойно.
Глаза Кеану сузились и потемнели.
– А поутру, когда просыпаешься, – странным, рассеянным и вместе сосредоточенным голосом промолвил он, – у тебя не возникает желания все бросить и уйти куда глаза глядят, на все четыре стороны?
Я призадумался.
– Ну, не совсем так, – ответил я наконец. – Конечно, подзасиделся я на одном месте, но…
– Подзасиделся? – переспросил Кеану. – Ты? Ладно, пусть так. Все же это лучше, чем… а, скажем, тоска? – внезапно перебил он самого себя. – Тревога? Растерянность? Неопределенное желание непонятно чего? Не во сне, конечно, а наяву?
– Нет, – ответил я уверенно. – А в чем дело?
– Погоди, – отмолвил Кеану. – Сейчас попробую посмотреть… не ручаюсь, конечно… а посмотреть надо… так оно надежнее…
Я попытался заглянуть ему в глаза, но не сумел. Голову Кеану держал по своему обыкновению чуть наискось, темная челка совершенно затеняла глаза. Меня и прежде частенько бесила эта его манера, но так сильно, как сегодня – ни разу.
Кеану словно бы и не заметил моей неуклюжей попытки. Жестом одной руки он велел мне сесть и заткнуться, а другую засунул в ящичек с очередным ворохом магических штуковин и достал оттуда волчок и гость стеклянных шариков. Детишки часто привязывают к волчку всякие всячинки, чтобы вертелись, когда волчок раскрутится. Но эти шарики не были прицеплены к волчку.
Зато когда Кеану раскрутил волчок, шарики вертелись вокруг него, словно на невидимых нитях.
Уж не знаю, что такого Кеану углядел в их вращении, но вглядывался он очень пристально. Так, будто скрытого в засаде убийцу высматривал. Когда волчок наконец-то замедлил вращение, губы у Кеану были совершенно белые.
– Так не пойдет, – я плеснул Кеану в чашку горячего вина из кувшина. – Ну-ка, пей.
Кеану поблагодарил меня молчаливым кивком, взял чашку из моих рук и осушил ее единым духом. А, проваль – да что с ним творится?
– Что ты там в своих шариках углядел? – спросил я, стараясь говорить спокойно, почти небрежно. Ясно же, что увиденное испугало Кеану не меньше, чем меня – мои сны… так что незачем пугать его моей тревогой еще сильнее.
– То, что и ожидал углядеть, – угрюмо ответил Кеану. – Не так плохо, как я опасался… ты вовремя пришел, еще бы чуть-чуть, и было поздно… но все равно плохо. Солнце и луна в зените – и страх… а ведь тебе уже приходилось страшиться солнца в зените наяву – или ты забыл?
Забудешь такое, как же! Нет, я не забыл… я просто-напросто не хотел вспоминать – так оно будет вернее.
И тут до меня дошло, что хотел сказать Кеану.
– Оршан? – прошептал я враз пересохшими губами.
Алтарный камень под моими лопатками. Беззвучный вопль моих мышц и связок, растянутых, распяленных, изнемогающих. И моя молитва, и отчаяние… нет,
– Да, – отрезал Кеану. – Это Его ритуал длится от полудня до полуночи. Я очень бы хотел ошибиться… потому и за волчок взялся. Надеялся увидеть что-нибудь другое.
Он тряхнул челкой, потянулся к кувшину и отхлебнул вина прямо из горлышка. Когда Кеану заговорил вновь, голос его звучал почти ровно.
– Понимаешь… после санхийской смуты полагали, что с Оршаном покончено. Что все алтари запечатаны надежно.
– Оказалось, не все, – криво усмехнулся я.
– Не все, – кивнул Кеану. – Но тот, что Лиах запечатал, был последним. Иначе не стал бы Оршан за тобой тянуться.
– Точно последний? – я едва не взвыл от радости. Нет, я не лгу. Последнее это дело – перед собой лукавить. Просто я и вправду ничего не забыл. И если Кеану прав, если больше никто и никогда не ляжет на такой алтарь… что же, эта новость стоит всех моих страхов вместе взятых. С ними я и сам как-нибудь разберусь.