Парадокс великого Пта

«С отправкой Отто получается какая-то путаница. Кремировали не того, кого надо. Так вчера мне доложил Зигфрид. В конце концов это меня не касается. Я не разведчик, а ученый…»

«Называю это «Маугли». Достаточно темно и достаточно прозрачно…»

«Привезли «этих». Их мало, очень мало. Странная вещь. Сыворотка действует избирательно. Девяносто процентов гибнет. А поле все еще недосягаемо для меня».

«Конечно, мозг «этих» несет в себе неведомое пока «поле смерти». Странный мозг, по-видимому лишенный всякой информации. Поле убивает ее, но организм живет. Примитивные инстинкты не исчезают. Они хотят есть, пить, размножаться. Первое поколение, правда, быстро вымерло. Сколько же лет я вожусь с «этими»? Семь? Восемь?»

«Бергсон был у Дирксена. Субсидии на опыты будут. Но Дирксен хитер. Ему мало того, что Бергсон шпионит за мной, он еще и Зигфрида заставляет работать на себя. Все словно сговорились против меня. Однако Зигфрид верен по-прежнему. Когда Дирксен заговорил об Отто, Зигфрид доложил мне об этой беседе. Я посоветовал сохранить Отто. «Как?» — спросил Зигфрид. «Предупредить Отто, — сказал я. — Пусть джентльмены думают, что условия связи с ним прежние…»

«Поле! Я понял, как его усилить!..»

«Нет, это не «поле смерти». Я открыл нечто странное и страшное. Эволюция необратима, как я думал раньше… «Maугли» — это часть чего-то, причем очень малая. Да, организм человека можно мгновенно перестроить. Да, можно превратить половину человечества в «этих», а другую уничтожить. Но за «этими» что-то стоит. Я узнал это сегодня, когда втолкнул индейца в камеру усилителя поля…»

«Приносящий жертву». Смерть. И странный жезл в руках Бога. Вот когда мне пригодится Отто. Я словно чувствовал, что он понадобится. Опять Случай».

«Над «Маугли» пора поставить точку. С джентльменами мы как-нибудь поладим. А мой верный Зигфрид знает слишком много. Придется с ним расстаться…»

«И снова я подвожу итог перед очередным прыжком. Через жертвы, через смерть я иду вперед, к своему торжеству. Я все-таки назову это «эффектом Хенгенау» или «парадоксом Хенгенау». Так будет даже лучше. Через смерть! Я иду к этому через смерть».

Глава седьмая ЛЮБОВЬ И ОТКРЫТИЯ

— Я поняла только, что этот ученый-эсэсовец производил какие-то страшные опыты над людьми, — сказала Маша, возвращая Лагутину листки с записями Хенгенау. — И все. А под конец он, видимо, сошел с ума.

— Да, — произнес Лагутин задумчиво. — Может, он и сошел с ума. А может…

— Что?

— Он все-таки не совершил открытия.

— А фиолетовые обезьяны? «Поле смерти».

— Понимаешь, Маша. Он был близок к открытию. Но он бродил в потемках. Он вслепую нашел способ воздействия на живые клетки. А «поле смерти»… Мне кажется, что это его самая главная ошибка.

Лагутин задумался. В циничных записях эсэсовца предстояло еще разобраться. Но главное Лагутин понял. Хенгенау совершенно случайно наткнулся на «поле памяти». Не последняя вспышка гаснущего сознания сотен людей вызывала галлюцинации у Луизы. Нет, в действие вступал последний резерв мозга — поле, возбуждаемое нервными клетками, неизвестное странное поле, слабое у отдельного индивидуума, настолько слабое, что оно почти никогда не проявляет себя. Но многократно усиленное, оно способно вызывать определенные реакции у некоторых людей. Избирательность… «Почему все-таки оно действует избирательно? — мелькнула мысль. — Странно. Памятрон тоже действует избирательно. А вдруг у этих полей одна природа? Вдруг…» И новая, еще более странная мысль обожгла мозг. Лагутин вспомнил случай с Машей. Материализованные привидения… Поле тогда было необычайно сильным. И если?

— Маша, — спросил он. — Ты тогда запирала дверь изнутри?

— Когда?

— Ну тогда, когда двойников увидела?

— Нет.

— А раньше, утром, например?

— Только на одну минуту. Сразу по приходе в лабораторию.

— Все ясно. Теперь это можно объяснить.

— Ничего не понимаю, — жалобно сказала Маша. — Что ты хочешь объяснить?

— Да все, что происходило с тобой тогда. Твои двойники повторяли все, что ты делала. Не обязательно в тот именно день. Понимаешь? В течение всей жизни. Но они обязательно должны были повторять твои действия…

Маша недоуменно взглянула на него.

— Подожди, — сказала она. — Надо вспомнить все. Действительно. К крану я тогда подходила… Да, да… А девочка?.. Луг… Ну, луг я помню, допустим. А стекло? Ой!.. И стекло помню… Девочка, то есть я, спрашивала, почему я за стеклом сижу. Мы были с отцом в зоопарке. Там чистили большой стеклянный… Как он называется? Вольер для змей, что ли? И я спрашивала женщину через стекло… Но что сей сон значит?

— Да то, — сказал Лагутин, — что в поле памятрона можно видеть не только галлюцинации. Оно способно проецировать в пространстве определенные образы, реальные, так сказать.

— Но это же страшно…

— Страшно, пока мы не понимаем, не проникли в механизм. Я вот еще думаю об этом эсэсовце. Он вел себя как любознательный дурак. Ползал возле потрясающих вещей и не догадывался даже, что за ними стоит. Дальше «фиолетовой чумы» его мышление не могло проникнуть.

— А твое? Проникло?