Парадокс великого Пта

– Память лежит очень глубоко, – заключил Лагутин. – Чтобы не мешать организму жить. Что было бы, если бы каждый из нас мог по своей воле вспоминать все, что знали и видели его предки? Эти знания затопили бы человека. Он захлебнулся бы, будучи не в силах отделить ненужное от полезного. И природа поступила очень мудро, зашифровав наследственную память…

– Но факты? – перебил академик.

– Будут, – твердо сказал Лагутин. – Нужно средство, которое помогло бы включить память, вынести ее на поверхность сознания.

– Совсем немного, – улыбнулся академик. – Значит, дело в выключателе. Нажал кнопку – и поехал в каменный век.

– Между прочим, папа, – снова вмешалась Маша, – между прочим, это именно так. И даже кнопка придумана.

– Да, – согласился Лагутин. – По замыслу памятрон и должен сыграть роль выключателя. Звучит это, правда, несколько примитивно. Хотя, в конце концов, и атомная бомба всего-навсего два куска урана-235. Конечно, если отвлечься… Но мы ведь, насколько я понимаю, не собираемся сейчас рассматривать принцип действия памятрона во всех, так сказать, аспектах.

– Отнюдь, – усмехнулся Кривоколенов. – Пылкость ваша… – он на секунду задумался. – Пылкость и приверженность ваша меня радуют… Да… Однако, простите старика, меня… э… давно уже смущает некий каверзный вопросец. С тех самых пор, когда дочка ввела меня… э… в курс, что ли, как нынче говорят, так он и засел в голове. Мария Кюри, как вы знаете, обожгла руки, работая с радием… Она… э… не понимала еще, с чем имеет дело… Потом в науку пришли пылкие и приверженные, которые уже понимали… И находились… э… некоторые, кои голыми руками таскали те самые куски урана, про которые вы изволили упомянуть…

– У нас, – сказал Лагутин, – разработана система защиты…

– Не о том я, – перебил академик. – Я просто хочу уяснить, как далеко… э… направлены ваши пылкие устремления?

Лагутин понял наконец, куда клонит старик.

– Об этом, – сказал он, – говорить еще рано. Во всяком случае, если потребуется, то я… – Тут он взглянул на Машу. Она, опустив глаза, теребила уголок скатерти. – То я готов, – закончил он жестко.

Академик задумчиво повертел в пальцах чайную ложечку. Потом аккуратно положил ее на блюдце.

Все трое поняли, что дальше разговаривать на эту тему не имеет смысла.

***

Прошло несколько дней. Отец по вечерам стал запираться в кабинете: занимался какими-то расчетами. Маша видела, как на краю его стола пухла стопка исписанных листов бумаги. От вопросов академик отмахивался. Только однажды поинтересовался, как идут дела у Лагутина. Маша сказала, что они начали испытывать памятрон. Степан Александрович внимательно выслушал рассказ о странных результатах первых опытов и только покачал головой.

А результаты были и в самом деле странными. «Поле памяти», как его назвал Лагутин, просто убивало крыс. Да еще как! В первые же секунды из животных клочьями лезла шерсть, голая шкура на глазах вздувалась буграми, которые тут же превращались в язвы. Крыса теряла привычные очертания, и через минуту на полу клетки оставался только бесформенный кусок мяса. Лагутин недоумевал. Он не ожидал, что поле, создаваемое памятроном, окажется таким опасным.

– Это страшно, – говорила Маша. – Безобразно и страшно.

Лагутин соглашался, что это страшно, но опыты продолжал. В лабораторию заходили сотрудники, качали головами, цокали языками, но вслух не высказывались. Как-то забрел сюда и Тужилин. После того как он написал статью, в которой раскритиковал идеи Лагутина о наследственной памяти, ученые только церемонно раскланивались при встречах. Говорить о чем-либо не имело смысла, настолько полярны были их взгляда. Теперь же, прослышав о неудачах Лагутина, Тужилин счел необходимым лично засвидетельствовать свое «уважение коллеге», как он выразился, и еще раз напомнить о старом споре.

У Тужилина была безупречная репутация мыслящего ученого. Его работы часто публиковались. На них ссылались молодые сотрудники. К нему за советом и помощью обращались диссертанты. Словом, Тужилин был вполне благополучным человеком. А Лагутин его не любил. Но Тужилину это было безразлично.

Постояв возле клетки с очередной лагутинской жертвой, Тужилин поправил очки и заметил:

– Видите, коллега. Эксперимент еще раз свидетельствует о безнадежности идеи. Нельзя ставить науку с ног на голову… Авторитеты… И что вы хотите от крыс?..

– От крыс я ничего не жду, – рассердился Лагутин.

– Тогда что же? – пожал плечами Тужилин. – Вы бы поделились…

– Все это проще пареной репы, – сказал Лагутин. – Поле должно изменить поведение крысы. Понятно? И я найду режим, в котором это произойдет.

– Значит, вы уверены, что ДНК?..

– Уверен…

– Ну, знаете ли. Мы говорим о доказанном. В ДНК вы ничего не найдете.

– А кто доказал? – возмутился Лагутин. Ему явно не хватало выдержки, и он горячился. – Когда-то божественное происхождение человека считалось тоже доказанным.

– Ну, это, знаете ли…

– Знаю… Инакомыслящих – на костер. Так, кажется, было?

– Исторические параллели, знаете ли, неуместны. Мы живем в другое время.