Парадокс Вазалиса

Пока он был в ванной, Анна ушла. Ночную рубашку она оставила на его подушке — смотри, мол, и сожалей о том, что потерял.

Давид пересек квартиру и опустился на единственный в кухне стул. Комната была не больше платного общественного туалета-автомата и столь же угнетающая.

Почти девять. Ужасно хотелось есть, но Давид знал, что ничего твердого он просто не сможет прожевать. Две чашки чистого кофеина и голос Деймона Алберна ^[21], звучащий из включенных на всю мощность колонок Hi-Fi проигрывателя, частично вернули ему ясность ума.

Давид заставил мозг работать на полную мощность, но так и не смог понять причину своего избиения. Кому он нужен? Обычный тридцатиоднолетний бывший студент, праздный и по уши в неприятностях. Очередной потенциальный безработный. Не стирать же его за одно это с лица планеты!

Давид вдруг вспомнил, что он еще не совсем безработный, и, схватив лежавшую на столе, прямо перед ним, телефонную трубку, набрал номер начальника.

— Да, — ответил прокуренный голос человека, которого Давид ненавидел больше всех на свете после декана Сорбонны.

— Это Давид Скотто.

На другом конце провода воцарилось короткое молчание.

Давид отчетливо услышал, как собеседник выпустил дым сигареты, хотя во всех публичных местах курить было категорически запрещено.

— Что вы делаете дома, Скотто? — спросил наконец хриплый голос. — Я вас уже заждался.

— Как вы узнали, что я дома?

— Это называется «определитель номера». Добро пожаловать в двадцать первый век, молодой человек.

Давид не ответил на иронию шефа. Предпочтя не терять времени даром, он сразу же перешел к своему фирменному номеру под названием «Плакса». Сегодня он его не готовил, но богатый опыт позволял сыграть без подготовки.

— Я звоню для того, чтобы сообщить, что не смогу сегодня прийти на работу. Мне очень жаль.

Тон был подобран идеально. Не очень твердый, но не слезливый. Последние двенадцать лет Давид с матерью иначе и не разговаривал. Она попадалась на удочку всякий раз, из чего Давид сделал бесспорный вывод: раз уж его мать столь поразительно наивна, не пользоваться этой слабостью просто грешно. Пришло время испытать трюк на ком-то другом. Как говорится, попытка — не пытка.

— Что, бронхит все никак не отпускает? — спросил начальник. — Да уж, отвратительная штука… Стоит лишь подхватить, как уже не избавишься. В прошлом году у меня тоже был — еле волочил ноги. Да вы, наверное, помните?

— По правде говоря, — почувствовал себя обязанным признать Давид, — бронхит я уже почти залечил.

— Так быстро? Считайте, вам повезло, Скотто. В таком случае мне бы хотелось взглянуть на медицинскую справку, оправдывающую ваше вчерашнее отсутствие. И не отсылайте ее по почте. Вручите мне собственноручно.

— Никаких проблем, — солгал Давид.

— Что же с вами произошло на сей раз?

— Небольшой несчастный случай. Вчера вечером поскользнулся в ванной и…

— Другими словами, — прервал его начальник, — вы повстречались с шайкой нехороших парней и получили взбучку. Полагаю, ваше чрезмерно большое эго сильно пострадало.

— С моим эго все в порядке, благодарю вас. Но вот о теле этого не скажешь. Я весь в синяках.

— Ничего, переживете.

— Легко сказать. Вас же ногами в грудь не били… А лицо и вовсе никому нельзя показывать — все в кровоподтеках.

Давид явно преувеличивал серьезность своих ран и знал это. Судя по всему, начальник понял это тоже. Тем не менее сочувствия он не проявил.

— Послушайте, Скотто, будем откровенны: мне абсолютно плевать на ваше физическое состояние. В любом случае, в форме вы или нет, но вы и дальше будете продолжать отлынивать или придумывать отговорки, чтобы только отсидеться где-нибудь в сторонке, как было не раз. Одним словом, если вас не окажется на месте через двадцать минут, считайте, что вы уволены. Это понятно?

Он тут же отключился, благодаря чему не услышал ругательства, которое адресовал ему собеседник.

Давид кипел от злости, но выбора не оставалось. Ему нужна была эта работа в библиотеке, по крайней мере, до тех пор, пока он подыщет другую. Хочет он этого или нет, но придется привыкать к чрезмерному авторитаризму начальника. Он вздохнул и с трудом поднялся со стула. Деймон Алберн запевал свой гимн во славу Клинта Иствуда.

Давид не был настроен слушать столь бравурную музыку и ткнул пальцем в клавишу. Новая жизнь начиналась так же плохо, как закончилась прежняя. Пожалуй, здесь можно было углядеть некую взаимосвязь.

23

Как это всегда бывает, когда многовековое учреждение претерпевает серьезные изменения, переезд Национальной библиотеки Франции к набережным Сены дал повод для бурной полемики. Привыкшие к старым помещениям на улице Ришелье, малофункциональным, но хранившим очарование традиции, многие исследователи подвергли критике как выбор места, так и архитектурный облик выбранных строений. Возведенные на земляной насыпи на периферии тринадцатого района четыре прямоугольные башни Библиотеки возвышались над берегами Сены импозантной стеклянной массой.