Парадокс Ферми

В начале июня проект под кодовым названием «Универсальная Бинарная Волна», сокращенно – УБВ, получил официальный статус. Имя предложил Савва: слово «универсальная» указывало на основную суть дела, абсолютную когерентность, а «бинарная» – на то, что квантовому колебанию было необходимо тело, более грубая оболочка, в которую будет вшита субатомная волна. Все предварительные расчеты, ранее рассылаемые с целью экспертных оценок с пометкой «для служебного пользования», изъяли из более не причастных к делу учреждений и ведомств и присвоили гриф «Совершенно секретно». Для руководства проектом при Министерстве обороны создали специальную комиссию, в которую входило меньше десяти человек, а в самом НИИ связи право ограниченного доступа к материалам исследования имели только сам контр-адмирал Чепцов и его заместитель по научной работе. К делу подключился Комитет государственной безопасности, контрразведка взяла на особый контроль соблюдение условий секретности и обеспечение повышенных мер защиты. Рабочей группе в составе Ильинского и Гуревича выделили отдельное помещение, дали приоритетное право ставить любые задачи всем подразделениям и службам НИИ, а также смежным научным организациям, относящимся к ведению Министерства обороны СССР; они получили статус, ресурсы и лютую бессильную зависть всех прочих сотрудников института, которая только усугублялась полностью свободным графиком работы, который был предоставлен приказом начальника НИИ.

Гуревич летал как на крыльях; он приобрел еще более лощеный вид, взял привычку появляться на работе не раньше одиннадцати и засиживаться допоздна, и не воспринимая все слишком всерьез, но все-таки наслаждался тем, с каким верноподданническим видом здоровались с ним бывшие недоброжелатели; а еще оценивал перспективы, на которые прозрачно намекало ему руководство: секретарь партийной организации и начальник не то что лаборатории, а как минимум отдела, а может, и целого управления – как водится для начала.

Галя Скобейда, которую назначили временно исполняющей обязанности руководителя вычислительного отдела, тоже сияла, но по другим причинам: она радовалась не за себя, а за Савву, исполненная тихой, счастливой гордости, которой делилась во время редких визитов в гости или телефонных разговоров с Леокадией Адольфовной – и мама, внешне спокойно и словно как должное принимая успехи сына, наедине с собой едва ли не плакала от сознания того, что все было не зря, не напрасно и сын ее наконец-то если и не оценен в полной мере – на это была способна лишь только она, – но, по крайней мере, замечен и востребован.

Савва увлекся проектом по-настоящему: это был серьезнейший вызов для него как физика и математика, а кроме того, разработка практической части УБВ помогала в развитии и теоретической части единой теории поля. Новыми возможностями и свободами он распорядился по-своему: вдруг отрастил волосы и отпустил бороду, отчего его и без того строгое и правильное лицо сделалось прямо-таки иконописным, и проводил на работе целые ночи. Он и раньше, с самого отрочества, был склонен к «совиному» образу жизни и любил засиживаться допоздна, а теперь получил все возможности реализовать эти склонности в полной мере; дошло до того, что в один прекрасный день он притащил в кабинет их маленькой рабочей группы раскладушку, так что порой даже не возвращался домой, укладываясь под утро и просыпаясь тогда, когда после одиннадцати появлялся Гуревич.