Парадиз

— Не-ет, я не уйду! Я-а-а хо-чу еще! — негодующий вскрик за соседним столом заставил вздрогнуть и обернуться. Там сидела удивительная баба лет, наверное, шестидесяти. В короткой юбке, открывающей морщинистые ноги. В дымину пьяная, отмахивающаяся от охранников. Очевидно, пытавшихся вывести нетрезвую посетительницу на воздух. Губы ее были накрашены ярко-красной в блеск помадой. Мужики в сковывавших движения дешевых черных костюмах пытались деликатно вытащить ее из-за стола, но та упиралась и пыталась с ними заигрывать.

— Господи, — Наташка, смеясь и прикрывая глаза рукой, отвернулась от душераздирающей картины. Снова пригубила коктейль, охватив толстую соломинку вызывающе чувственными губами. И платье на ее плечах зазывно колыхнулось.

— Пошли потанцуем, — резко поднялся Дебольский.

Кто сказал, что в клубе должна быть хорошая музыка? Чушь. Музыка имеет значение, пока ты сидишь в баре, где еще способен ее слышать.

Когда ты на танцполе, уже все равно. Бьет ритм — и этого достаточно. Главное, чтобы он отдавался в глотке и дергал за инстинктивные нервы подсознания, заставляя тело конвульсивно содрогаться. Пока держат ноги и разжижившаяся кровь толчками несется по венам.

Там уже становится все равно, что за люди вокруг и хотел ли ты женщину, которая смотрит тебе в глаза, до того, как пришел в клуб. Мелькающий неровный свет софитов бил по зрачкам. Высвечивая, выдергивая из месива тел чьи-то руки, ноги, бедра. Извивающиеся плечи.

Виски и верхняя губа Дебольского покрылись испариной. Ноздри раздражал и возбуждал терпкий, неприятно острый запах пота.

В крови зудело и разрасталось напряжение. Граничащее с возбуждением, распаляющее мрачное, гнетущее раздражение. Настоятельно требующее выхода, будоражащее нервы.

— Пошли…

— Что?

Пришлось, не прерывая движения, наклониться к Наташке. Свет софитов метался по ее лицу, высвечивая глаза, губы и извивающиеся части тела. Руки, плечи. И по временам падал так, что она казалась почти голой.

Наташка приподнялась на цыпочки, прижавшись к мужу грудью, и он ощутил ее возбуждающую мягкость. Губы — влажные и горячие, он это явственно почувствовал, — коснулись его уха:

— Мне нужно в туалет!

Руки жены скользнули по его плечам, и Дебольский почувствовал мгновенное острое возбуждение.

Сквозь плотную, разгоряченную толпу они снова пробрались к ведущей наверх лестнице. Раздвигая локтями чужие тела, когда каждое прикосновение раззадоривало, струной натягивало нервы Дебольского.

В темном углу мироздания в самом деле был вход в коридор с уборными. Дебольский открыл едва скрипнувшую дверь и окунулся в соединение вселенных, где сзади ему в спину била волна музыки и расстреливали блики софитов, а впереди встречал матово освещенный, дымно тихий коридор. Такой длинный, что казалось, он вовсе нигде не заканчивался. И холодный ветер из раскрытого настежь окна мгновенно выстудил загривок, и заставил все тело покрыться холодно жгучими мурашками.

У двери в мужской зал переговаривались несколько парней, из женского раздавался высокий смех, хотя никого не было видно. До мужского оставалось десять шагов. До женского — двадцать. Звук каблуков по блестящему плиточному полу раскатывался по всей длине коридора, эхом возвращался и настойчиво ввинчивался в уши.

В руке его горячо скользила потная женская рука. Она попыталась было отстраниться, но он не дал. Ни на кого не обращая внимания, оттеснив жену плечом так, чтобы разделить ее и стоящих в дверях туалета парней, он втолкнул ее в двери мужского туалета.

Наташка ничего не успела сообразить, а он уже захлопнул за ними кабинку. Краем безразличного ко всему сознания ловя понимающие смешки снаружи и что-то короткое испуганно сконфуженное от жены. Чего он не дал проговорить, придавив ее к тонкой фанерной перегородке из дешевого белого пластика — скрипящей и ненадежной, — и вжался ртом в ее горячие губы.

Наташкин рот был сладким, горячим, с острым вкусом темной помады. И Дебольский почувствовал, как бешеное возбуждение поднимается изнутри, нетерпеливой требовательной рукой сжимая горло.

И дальше двигался уже с той поспешной суетливостью, которая обычно и сопровождает короткий грязный перетрах в общественном туалете.

Он развернул жену спиной, рывком задрал юбку и — с той же торопливостью расстегнув ширинку — вставил. Даже не вставил — вколотил, сразу на всю длину, толком не заметив, готова она или нет. Парни за тонкой перегородкой дымили и смеялись, продолжая свой неторопливый разговор. Какие-то девицы, звонко стуча каблуками, прошли мимо настежь раскрытой двери мужского туалета. Снова послышался смех.

И Дебольский с бешеной силой начал трахать жену, вбивая ее в стену общественного туалета. В лицо ему душно лезли волосы, густо пропахшие дымом и духами. Они щекотали ноздри, попадали в открытый мокрый и хрипящий рот, липли к губам. Нос щекотал запах хлорки, сигаретного дыма и женщины.

Ногой он бился об узкий ободок унитаза.