Парадиз

— Бля, да мы щас из-за этой дуры приебнутой тут до вечера проси…

И в этом была его ошибка. С чего вдруг так захотелось, Сашка сам бы не мог объяснить.

Но неожиданно для противника со всей силы да еще с раскачки (не очень-то целясь) врезал в глаз. Под костяшками на мгновение разлилось то приятное, удовлетворяющее тепло, которое только и чувствуешь, когда твой кулак впечатывается в чей-то мягкий, уступчивый глаз.

Горыныч едва успел брызнуть слюной и отвалился на руки стоящим за его спиной приятелям.

— Эй! — возмутился кто-то у него за спиной, не разобравшись. Но Горыныч, всегда вообще-то готовый к радостной потасовке, уже оттолкнулся от чьих-то спин и кинулся на Сашку.

Завязалась свара. За спиной раздался сдержанно-ненатуральный девчоночий визг. Шум, гам, смех, окрики — все слилось в какофонию звуков. Перед глазами у Сашки стояла только глумливая, смеющаяся рожа Горыныча, с которым он бился насмерть, как в детской потасовке в песочнице.

— Да вы что, охренели? — откуда-то из гула коридора несся негодующий вопль Лены-старосты. Она очень переживала, как бы о неладах в группе не узнали в деканате и не наказали ее — умницу и отличницу.

— Ребят, хорош! — увещевали растерянные близстоящие.

— Эй, да вы чего?! — не понимали остальные.

А Сашка и сам не очень понимал.

Удар справа — удар слева. Сашкины ноги, обутые в кеды, скользили на паркете и норовили опрокинуть его по вине собственной слепой и нелепой ярости. А ему еще и удавалось достать кулаками — очень хотелось надеяться, что Горыныча.

Бам!

Тот тоже попал в ответку. И скула Сашки вспыхнула болью. Правда, как настоящий боец, в запале он этого почти не почувствовал. И только на границе сознания подумал, что хорошо бы не сломать нос, а то…

— Да разнимайте-разнимайте их, чего вы смотрите?!

Сашка почувствовал, как чьи-то руки оттягивают его за майку и за ремень на джинсах. Ноги еще сильнее заскользили. А он еще по инерции пытался достать злейшего противника кулаками. Бестолково взмахивая и нанося удары по воздуху.

Когда всех перебаламутил заполошный крик:

— Ребята, атас, препод идет! — и разделил драку на «до» и «после».

По лестнице, тяжело и одышливо ступая, грузно опираясь на перила, поднимался Илья Яковлевич, преподававший статистику. Его опушенная седым мхом лысина уже восходила подобно солнцу над серыми плитами пола.

— Тихо!

— Ш-ш-ш…

— Уймитесь!

В долю секунды в коридоре повисла гулкая услужливо-выжидательная тишина. Студенты — кто где стоял — вытянулись по стойке смирно, будто невзначай спрятав за спинами приготовленные к бегству сумки.

Сашка и Егор, тяжело отдуваясь и синхронно забыв друг о друге, принялись заправлять в джинсы выпростанные мятые футболки.

Пожилой преподаватель тяжело переступил последнюю ступень, придирчиво и недоуменно окинув студентов взглядом. И, сурово поджав сухонькие губы, медленно потянулся к двери в аудиторию. Все поняли, что, компенсируя опоздание, он теперь задержит их на полчаса после занятия.

Но безропотно потянулись следом.

Сашка с Горынычем, не глядя друг на друга, подняли с пола помятые и затоптанные в потасовке сумки и зашли последними.

У Сашки ныла скула. У его противника под глазом уже прорисовывалась тень будущего синяка. Впрочем, Егор на такие мелочи обычно внимания не обращал. За четыре года учебы его с какими только поранениями не видели.

Пара потянулась сухо и скучно. Одногруппники, взбудораженные потасовкой, то и дело любопытно оборачивались на Сашку. Но тот пока в обсуждения не вступал. Ничего не ответил даже сидящему рядом Лехе Панфилову, с которым краткое время дружил.

Наташка Филимонова сидела от него впереди и чуть наискосок. Два человека вниз и три вправо. И Сашка видел ее склоненную над толстой тетрадью голову. Пышная копна каштановых, стриженных в каре волос то опускалась, то поднималась, отливая рыжиной под светом ламп. Девушка — находились еще такие дурочки на пятом курсе — прилежно конспектировала. И каждый раз, когда выпрямлялась, сверху был виден контур ее большой груди. И под модной футболкой с квадратным вырезом можно было при желании разглядеть швы белья.

Отчего как-то сразу ударяла в голову кровь.

Когда в конце занятия студенты начали подниматься, шуметь и собирать сумки, Сашка, глянув в свой конспект, увидел только криво записанную тему лекции и больше ничего.

Он еще задержался минут на десять: все никак не мог решиться, — а потом выбежал из института, расталкивая толпящийся в фойе народ. Прыжком, опершись на перила, слетел с широкой центральной лестницы, не обращая внимания на несущиеся ему в спину крики:

— Эй, ты че?!

— Смотри куда прешься!

И кинулся через тополиную аллею, в конце которой виднелась фигуристая Наташка Филимонова в ярко-голубых джинсах и белой футболке. С ней шли еще какие-то девчонки, и, кажется, с одной из них Сашка уже встречался пару лет назад. Но сейчас позабыл.

Он, задыхаясь на ходу, окрикнул:

— Эй, Филимонова! — не слишком-то вежливо.

Девушка недоуменно обернулась, резко замедлив шаг, и Сашка на бегу чуть было не снес ее с дороги. Еле затормозил, тяжело дыша и уперев руки в колени.