Paradisus

— Ну что ж, — спокойно продолжил Христо. — Тогда я скажу тебе. Мы все видим всполохи, тот, кто утверждает, что не видит их, — лжет. Это проблески истины, отголоски прошедшей грозы. День Гнева одолел человека, однако ему не удалось до конца истребить память. Память бессмертна, как бы кому-то не хотелось обратного.

— Мне хотелось бы.

— Понимаю, Андрей. Я сам поначалу боялся всполохов, и не желал быть тем, чей образ предлагала мне память. Христо Ивайловым, сыном советника болгарского посольства, избалованным мальчиком, больше всего в жизни любящим ночные клубы, девочек и таблетки экстази. Или вот, Вовочка… Всполохи больше всех донимают его. В мире бывших он был важной шишкой, настолько важной, что мог бы предотвратить День Гнева. Во всяком случае, ему так кажется. Я прав, Вовочка?

— Прав, — отозвался старик. — Страх помешал мне…

— Ну, не расстраивайся, — мягко сказал Христо.

— А я не хотел быть Олегом Снегиревым, — произнес Снегирь. — Коррумпированным полицейским, за взятку пропустившим на футбольный матч женщину, оказавшуюся террористкой.

— Вот именно, — кивнул Христо. — А Киркоров не хотел петь глупые песни и носить блестящие одежды.

— Упаси Бог, — ужаснулся Киркоров.

— Букашка не желала быть Ольгой Букашиной, секретарем приемной комиссии, а Марина…

— Нет, Христо.

Марина резко выпрямилась, глядя на учителя вспыхнувшими глазами.

— Хорошо, — спохватился Христо. — Так вот…

— Если вы так страшитесь прошлого, — перебил я, посмотрев на Марину, — то какого же дьявола вы намерены возрождать?

Лицо Христо просияло:

— Ты не ошиблась, Марина. Похоже, он как раз тот, кто нам нужен.

Можно подумать, что вы нужны мне.

— Мы намерены возродить человека, Андрей. Не мир, в котором он жил, ибо тот мир был ужасен. Мир похоти и злобы, мир тела, бесконечной погони за комфортом и совершенного забвения души. День Гнева был неизбежен и необходим, как дождь в снедаемом зноем городе. Но человек не заслужил столь глубокого падения. Человек, при наличии воды, умывается так же легко, как пачкается. Мы хотим дать человеку воду и построить новый мир с умытым человеком.

Тихий голос Христо сливался с шумом костра. Мне казалось, что со мной говорит ожившее пламя.

— Новый чистый человек построит мир света. Мир без политики, денег, религии, без всего того, что повлекло либо могло повлечь День Гнева.

Я расскажу тебе небольшую историю, Андрей.

В мире бывших была война — одна из бесконечной вереницы. Осажденный город медленно умирал, но в нем боролась за жизнь хрупкая девушка. Ее соседи по лестничной клетке погибли от бомбежек, холода и голода, и ей казалось, что она совершенно одна в огромном доме. Пережить один день — это была цель, сопоставимая с полетом на Марс.

У девушки осталось всего одно полено, прочное и красивое с виду: кора ровная, жесткая, древесина янтарная, обещающая тепло. Но когда, собрав остатки сил, девушка ударила по нему топором, полено разлетелось на мягкие ошметки, так как было оно совершенно трухлявое.

Девушка легла в холодную постель и стала ждать смерть, как вдруг до нее донесся детский плач. Ей показалось, что она ослышалась. Но плач повторился. Где-то наверху плакал ребенок.

И она встала и пошла, несмотря на боль и отчаяние.

В квартире на верхней площадке была настежь открыта дверь и на пороге, вытянувшись, лежала мертвая женщина. Почувствовав приближение смерти, эта женщина пыталась позвать кого-то, давно умершего, но ей не хватило сил.

Перешагнув через мертвую, девушка вошла в квартиру и увидела стоящую на кровати девочку.

— Мама, — прошептала та, дрожа от холода.

— Мама, — отозвалась девушка. — Но почему ты стоишь? Чтобы согреться, нужно лечь, накрыться с головой одеялом…

Но девочка продолжала стоять. Тогда девушка подошла к ней, обняла, стала согревать собственным дыханием. Накрывшись одеялом и старой шинелью, крепко прижавшись друг к другу, они смогли пережить ту страшную ночь.

Христо умолк. Языки костра бросали на стены причудливые тени. Я вдруг вспомнил стопку журналов, найденную на чердаке школьником Островцевым. Среди прочих там был журнал «Огонек», а в нем, — репродукции картин. И в память школьнику Островцеву, а значит и в мою, больше других запала «Тайная вечеря». Сын Божий — в окружении учеников, уже знающий о собственной судьбе, и о том, кто предаст Его.

— Христо, но что с ними случилось потом?

Голос Букашки дрожал.

— Я не знаю, Бука.

Христо обвел взглядом собравшихся, улыбнулся застенчиво.

— Я не знаю.

— В чем смысл этой истории? — спросил я.

— Тоже не знаю, — Христо засмеялся. — Вернее, каждый понимает по-своему, и совершенно ни к чему навязывать кому-либо собственное понимание. Однако мы не в праве окончательно хоронить то, что заставляло эту девушку, услышавшую плач ребенка, подниматься по ледяным ступенькам, на грани обморока, и цепляться за обмороженные перила. И в этом нам можешь помочь только ты, Андрей.

— Я?

— Да. Впрочем, довольно. Полагаю, мы все, — Христо окинул собравшихся взглядом, — должны оставить Марину и Андрея наедине. Им есть, что сказать друг другу…

2. Двое