Paradisus

— Надо же, — вполне искренне, если судить по голосу, восхитился питер. — Да ты, конунг, демократ, — он грязно выругался. — Хорошо, покудахчи со своими цыплятами… Недолго, у меня дел полон рот.

На этот раз Кляйнберг ошибся: я вовсе не демократ и советоваться со стрелками мне никогда не приходилось. Но в западне мой мозг перестроился на новую волну, словно перегорел датчик, отвечающий за субординацию между мною, конунгом Армии Московской Резервации, и моими подчиненными. Теперь я готов был не только выслушать мнение обреченных на смерть бойцов, но и прислушаться к нему.

Лица стрелков темны и нахмурены. Коридор полон страха — густого, непролазного, как Джунгли, из которых мы явились сюда.

— Я не верю ему, конунг, — горячо зашептал Белка, сверкая глазами. — Он лжет. Он не отпустит нас.

— Что ты предлагаешь?

— Прорыв…

— Какой, нахер, прорыв? — процедил сквозь зубы Джон. — Они перемочат нас, как щенков.

— Так может, вызовешься на поединок? — прошипел Белка.

— Пошел ты, — сплюнул Джон.

Бойцы зашумели.

Новый датчик включился у меня в голове.

— Заткнитесь все, — приказал я. — Мы воспользуемся правом на поединок.

В коридоре повисла тишина, а снаружи донесся крик Кляйнберга, призывающий нас поторопиться.

— Зубов.

Самый сильный боец моего отряда уставился на меня. У Зубова худое и морщинистое лицо, а тело — крупное и мускулистое. Обычно он молчалив, но под кокаином становится буйным: в такие минуты необходимо не меньше четырех бойцов, чтобы утихомирить его.

— Зубов, ты примешь участие в поединке.

— Так точно, конунг.

Лицо Зубова не выразило ни страха, ни удивления.

— Твою мать! Ты испытываешь мое терпение, конунг.

— Не ори, Кляйнберг! Мой боец готов.

— Прекрасно! Выходи, Артур. И не ссы, питеры свято чтут Устав.

Ой ли?

Ни времени, ни возможности для сомнений не было. Махнув рукой, я повел отряд в короткий и, вероятно, последний поход.

Я и со мной два бойца — больше не позволял дверной проем — вышли из школы первыми. Нас встретили наглые ухмылки и матерные окрики питеров, выстроившихся полукругом так, чтобы дула их автоматов глядели аккурат на выходящих (то есть на нас). Это было очень похоже на западню и мне стоило немалого усилия воли, чтоб не повернуть обратно, под защиту стен. Питеры внешне ничем не отличались от нас: такие же рожи, такие же шлемы и обмундирование.

Тот, с кем я перекрикивался едва ли не полчаса, стоял в центре полукруга и целился из АКМ мне в лоб. Не оставаясь в долгу, я взял Кляйнберга на мушку. Конунг питеров оказался невысок ростом, тщедушен, узкое лицо обрамляла козлиная бородка, маленькие глазки прятались за толстыми стеклами очков. Одно стеклышко треснуто. Одет в укороченное пальто из серой кожи с поясом. На поясе — блестящая белая пряжка в виде черепа с черной дыркой во лбу.

Кляйнберг опустил автомат.

— Я же сказал — питеры чтут Устав.

Вслед за своим конунгом оружие опустили все питеры.

— Рад этому.

Я повесил автомат на плечо: канат из нервов, до предела натянутый где-то внутри меня, немного ослаб.

Мой отряд уже покинул здание. Бойцы столпились на пороге, я слышал их дыхание.

Метель усилилась, снежная крошка скребла лицо.

— Не будем тянуть волынку, Артур. Кого ты выставил на поединок?

Зубов отделился от отряда и встал рядом со мной.

— Крепыш, — восхитился Кляйнберг, измерив его взглядом.

— Где твой боец?

Кляйнберг коротко свистнул. Питеры подались в стороны, пропуская кого-то приземистого и широкого. Человек приблизился, и теперь можно было разглядеть его лицо. Но лица не было. Вместо него — нечто ярко-розовое, гладкое, вытянутое, как лошадиная морда, — два неодинаковых красных глаза, полная пасть острых зубов. Руки существа напоминали толстые бревна, широченная грудная клетка, несмотря на холод, обнажена, и на ней — шесть коричневых сосков.

Я почувствовал, как напрягся Зубов, точно его напряжение передалось мне по воздуху.

— Что это за х… ня, Кляйнберг?

— Это Паша, — Кляйнберг протянул руку в черной перчатке и погладил мутанта по щеке (если это была щека). Паша издал звук, похожий на урчание кошки.

— Условия нарушены, — начал я.

— Что? — заорал Кляйнберг, вдруг подскочив ко мне. В маленьких глазках питера запылал огонь.

— Условия нарушены.

— Каким образом?

— Боец должен сражаться с бойцом, а не с… этим.

— Паша — полноправный член моего отряда, — скрипнул зубами Кляйнберг.

Питеры заржали.

— Назад, парни, — повернулся я к своим.

Тут же забряцало оружие, стволы взметнулись в руках тех и других, целясь в головы и грудные клетки, пальцы нервно легли на спусковые крючки.

— Конунг.

На мое плечо легла тяжелая рука. Я обернулся: Зубов.

— Я готов к поединку.

Боец смотрел на меня прямо и открыто, в его глазах не было и намека на страх.

— Артур, тебе есть чему поучиться у своих стрелков, — сказал Кляйнберг.

— Но, Зубов, ты не обязан, — не слушая Кляйнберга, воскликнул я. — Правила нарушены.

— Я готов к поединку, — повторил Зубов. Этот спокойный голос заставил меня отступиться.