Во главе стола сядут великолепная Анна и патриарх, а желанные почетные гости вдоль стола сразу же за ними. От торца, обращенного к окну, до двери, из которой он выйдет, метров десять — двенадцать. Что ж, можно прямо из двери палить и поливать от пуза без всякой опаски промахнуться.
Он решил отдохнуть часика полтора. На майской травке было бы еще холодновато, и он продремал на заднем сиденье «мицубиси» ровно полтора часа.
А мог бы и подольше: гости стали съезжаться только к восьми вечера. Первым, естественное дело, явился патриарх. Приехал и забегал, замахал указующе руками — по своему разуменью осуществляя хозяйский пригляд. Через полчаса стаями в две-три машины изволили прибыть большинство поп-звезд, а когда подходило к девяти, подкатили к стоянке сырцовский "гранд чероки" и «вольво» Кузьминского. Эти что, и пить не будут? Но нет, из «чероки» выпорхнула певица Дарья, а из «вольво» — смирновская воспитанница Ксения, лишенные возможности приехать на своих автомобилях явно для того, чтобы заменить на водительских местах как Сырцова, так и Кузьминского. Он в лихорадочном кураже видел всех, кто ему необходим для подведения окончательных итогов: старикашку Смирнова, наглую армянскую тварь Казаряна, сытого самодовольного Спиридонова, пижона и подонка Кузьминского, карьерного суку-службиста Махова и Сырцова, Сырцова…
Уже смеркалось, когда над успокоившимся столом поднялся патриарх. Он, бережно держа на весу бокал с опавшим шампанским, беззвучно разевал рот. Пора.
Еще в джипе он надел нитяные перчатки и внимательно протер сейфовые ключи, которые сейчас по очереди — первый в верхней замочной скважине, второй в нижней — глухо щелкнули. Дверь дьявольски завизжала, когда он потянул ее на себя. Так показалось ему, но для уходившего в черноту мира это был лишь один из многих и малых ночных звуков. Мягко прикрыв за собой дверь, он в полной темноте простоял двадцать контрольных секунд, затем открыл еще одну — беззамочную — дверь и включил карманный фонарь. Он на миг остановился в коридоре, ведущем к двери с задвижкой. Небрежный настил дощатого пола попискивал под мягкими кроссовками.
Он оттянул задвижку. В ресторанном коридоре горела дежурная лампочка. Демидов погасил фонарь, сунул его в один из многочисленных карманов боевой жилетки, сорвал пломбу с пожарного ящика и взял в руки автомат.
Четырнадцать шагов налево по коридору и поворот направо. Вот она, последняя прямая. Финишная прямая. Он замер перед решающим рывком. Сейчас все начнется, сейчас. И все кончится сейчас же. Ну, соберись!
Он собрался, на миг прикрыл глаза и сделал шаг.
— Отдай мне автомат, Володя, — негромко приказал мощный бас.
В противоположном конце коридора, опираясь на богатую камышовую трость, стоял безоружный Смирнов. Старый мент не у дел, полуинвалид, Дед. И один, один! Только одного? Всего лишь одного?
— Отдай мне автомат, Володя, — грустно повторил Смирнов.
Одного. Одного, но объединяющего всех. Его не будет, и не будет никого.
— А-а-а! — как «ура» в атаке, изверглось из Демидова. Медленно поднимался автомат.
— Умри, паскуда, — предложили за его спиной, и он понял, что опоздал. С пистолетом одним рывком уравнял бы шансы, но с автоматом… Он в развороте нажал на гашетку, и автоматная очередь пошла искать того, кто за спиной…
Но уже ритмично гавкал «ПМ» в руках Нефедова и пули- полная обойма рвали ему шею, плечо, грудь…
…Он попал в смирновскую ловушку. Почему? Почему? И последним проблеском сознания понял: не действия его просчитывал Дед, он предугадывал его желания…
Слепая душа его прозрела вдруг и увидела далеко внизу свое тело, над которым склонился мудрый Дед. Подбежал Сырцов, втроем ворвались в коридор Казарян, Спиридонов и Кузьминский, объявился Махов. Его тело было с ними, и душа, обретя покой, ослепла навсегда и отлетела в черную бесконечность.
Сырцов тряс Смирнова за грудки (Дед мотался в его руках, не сопротивляясь) и выкрикивал:
— Что же ты делаешь, старый хрен, что же ты делаешь?!
— Сделал, — вяло поправил его Смирнов. — Все кончено, Жора.
Сырцов отпустил его и, стараясь не заплакать, негрубо оттолкнул от себя. Глянул на развороченного Демидова и опять обратился к Деду:
— Зачем вы под пулю лезли, Александр Иванович?
Смирнов тоже посмотрел на то, что осталось от бывшего майора милиции.
— Он всего лишь волчонок, который сам себя затравил.
— Он не волчонок, он — хорек, — возразил Махов, а Нефедов, которого била мелкая дрожь, сказал, будто оправдываясь:
— Он бы не отдал вам автомат. Он бы все равно выстрелил.
— Наверное, — для того чтобы Нефедов не терзал себя, согласился Смирнов.
— Я — старый, мне скоро помирать, рискну я, зачем же молодым под пули лезть? Так, Саня, да? — злобным вопросом попытался понять Смирнова самый давний его друг Алик Спиридонов.
— Не так, — твердо возразил Смирнов.
— А как? — напирал Спиридонов.
— Не знаю.
— Витька! — приказал Кузьминскому Казарян. — Мигом два стакана водки Санятке и Игорьку. Одна нога здесь, другая там!
На удивление послушный литератор кинулся в зал.
— Игорю положено, а Саньке — нет, — заявил Спиридонов.