Парад теней

Оставался один Константин Ларцев. Бывший футболист, судя по инциденту в подпольной букмекерской конторе, связан с ними и, скорее всего, используется для контактов с артистическим миром и сбора информации в футбольной среде. Он сейчас с ними, но не в их команде. Он в курсе всех дел, но не закабален многолетней привычкой остерегаться. И контакты его не просто связи для получения сведений, они еще и дружеские отношения.

Он водил Ларцева. Это было несложно. У второго тренера всегда достаточно забот по месту основной работы. С базы он отлучался только вечером, но часто оставался на ночь с командой. Первые четыре дня не дали ничего. Но он был спокоен и терпелив, зная, что слежка никогда не дает мгновенного результата. За ним надо много-много ножками ходить. Наконец, на пятый день его подопечный вырулил на перспективного клиента.

Первым перспективным клиентом оказался его же, Демидова, человек, номинальный владелец тайной букмекерской конторы, бывший футболист и золотой мальчик семидесятых годов Дмитрий Буланов. Тот, что в своей конторе устраивал секретный закуток для всесильного и неведомого босса. Буланов никогда не видел босса, но знал, что босс существует и недреманным оком следит за ним.

…Вчера вечером они с Костиком Ларцевым прилично набрались, горячо рассуждая о сложностях бытия. Костик на перепутье, да и он, Дмитрий Буланов, перед камнем, на котором начертано "Направо пойдешь…", "Налево пойдешь…", "Прямо пойдешь…". После смерти Летчика Дмитрий чувствовал себя сиротой. Но это — вчера. А сегодняшним утром надо готовиться к сумасшедшему вечеру: в России, в Европе играется очередной футбольный тур. Забот полон рот. Он с понимающим видом поприсутствовал при проверке связи и электроники, обсудил с барменом ассортимент и цены, в очередной раз проинструктировал, уча вежливости и напору, балбесов-охранников, условился с кассиром о высшей ставке на сегодня и вконец (похмельный все-таки) утомился. Самое время отдохнуть минуток двести.

В его прохладном кабинете, за его столом, на его удобном кресле уверенно сидел маленький человек и строго смотрел на него.

— Ты кто такой? — от растерянности довольно хамски поинтересовался Буланов.

— Я — вьетнамец, — вежливо представился маленький человечек.

— Тебя кто сюда пустил?

— Никто. Я сам, — сказал вьетнамец и сделал улыбку: глаза ушли с лица, все тридцать два зуба — наружу. Похмельному Буланову стало значительно хуже, чем раньше. Он подошел к столу, оперся о него обеими руками (чтобы было грозно) и задал первый вопрос по делу:

— Что тебе надо?

— Мне ничего не надо, — сладко протянул вьетнамец. — Хозяину очень надо.

— Какому еще хозяину?

Вьетнамец снова сделал вид, что улыбнулся.

— Мой хозяин. Очень добрый хозяин.

— А ну давай отсюда! — мучительно преодолевая себя, заорал Буланов.

— Громко кричать нельзя, — тоненьким голосом пропели за его спиной, где откуда ни возьмись возник еще один вьетнамский певец с пистолетом в правой руке.

Смиряя дрожь, Буланов плюхнулся в кресло так, чтобы видеть обоих представителей Юго-Восточной Азии. Игнорируя вооруженного, он спросил у сидевшего за столом:

— Так что нужно твоему хозяину?

— Он и твой хозяин тоже, — сообщил сидевший за столом. — Наш хозяин очень хочет знать, о чем ты говорил вчера с Константином Ларцевым.

* * *

После игры Константин решил навестить временного инвалида Борьку Гуткина, который, вырвавшись из медицинского стационара, вернулся в свою трехэтажную квартиру в Матвеевском. Скромный ларцевский «опель» остановился у палисадника, за оградой которого энергичная хозяйка Римма Федоровна (в свое время Римец-девочка, оторви да брось, из околофутбольного окружения) производила первый весенний постриг розовых кустов.

Константин хлопнул дверцей, и Римма подняла голову. Узнала, распрямилась и небрежно поздоровалась, будто виделись они вчера:

— Привет, Костик.

— Римец, а ты мне не рада! — обиженно заметил Константин.

— И ездют, и ездют… — подражая кому-то, проворчала Римма.

— Придуриваешься или охамела от сытой жизни? — живо поинтересовался Константин.

— От такой жизни не то что охамеешь — на стенку полезешь! — серьезно ответила Римма. — Борька трясется от страха, я трясусь. Один идиот Сема не трясется, и то потому что идиот. Тоже мне охранник!

— Телохранитель, — уточнил Константин. — Найдите другого, поумнее. Бабки-то не перевелись?

— Телохранитель, — повторила Римма. — Тело охраняет. Пока еще живое. Нашего кретина Борька никогда не поменяет, считает, что при нем ему везуха. Ты зачем приехал? Надо что или водку трескать?

— Нет в тебе душевной тонкости, Римец. Такие понятия, как беспокойство за ближнего своего, участие, сочувствие, тобой напрочь исключаются?

С внезапностью террористического взрыва из уст бывшей околофутбольной девы бабахнул Тютчев:

Нам не дано предугадать,

Как слово наше отзовется,

И нам сочувствие дается,

Как нам дается благодать…

— Римка, да ты стала книжки читать! — искренне изумился Константин.

— А что мне делать одной-то в этих хоромах? — одновременно жалуясь и гордясь, заметила Римма. — Пошли в дом.