Парад планет

Наделенный мегатоннами врожденного и приобретенного в академической среде апломба, Аполлон Кондратьевич Козак-Мамарыго смотрел на грибка-боровичка так, будто увидел злодея, который украл, да еще и концы в воду сховал. Хома поймал в толпе шефов-академиков этот взгляд, доброжелательно подмигнул ученому в полотняной вышиванке и в полотняных штанах, крашенных бузиной.

— А чего вы, дядько, так смотрите, будто углядели десятую воду на киселе?

Вы бы видели, как от этого невинного вопроса взвился академик Аполлон Кондратьевич Козак-Мамарыго! Потемнев лицом так, будто вот тут, возле яблоневского коровника, из его кармана украли спасибо, он вознамерился смешать грибка-боровичка с грязью, а потому и засыпал колхозника градом вопросов. Эге ж, если уж такой великомудрый, если приобрел такую славу среди моих коллег, то отвечай! Что будет, если коротконогого полосатого петуха скрестить с коротконогой черной курицей? Какие уродятся цыплята от черного петуха с листовидным гребнем и от рябой курицы тоже с листовидным гребнем? Если у нормальной женщины есть брат-дальтоник, может ли у нее родиться сын с цветной слепотой? Если поженятся здоровый мужчина и здоровая женщина, может ли у них родиться сын, больной гемофилией? Если отец и сын в семье гемофилики и оба кареглазые, а у матери нормальная свертываемость крови и она голубоглаза, передадутся ли сыну приметы отца? А если скрестить белоглазую серотелую самку дрозофилы с красноглазым чернотелым самцом?..

Вечернее солнце смеялось в глубине зрачков старшего куда пошлют.

— А позвольте встречный вопрос? — весело отмахнулся Хома, все же польщенный тем, что к нему обращаются с такими мудреными проблемами. — А какой компот уродится от белого налива и палевой сливы?

Академик Короглы передернулся, будто шар на него бросили, академик Мастодонтов-Рапальский заулыбался, будто прятался от смерти, а смерть его все-таки разыскала, академик Аполлон Кондратьевич Козак-Мамарыго поморщился, словно вспомнил про своих далеких предков, которые умерли, объевшись редьки. Да, видно, он был из тех, кто уповает на помощь восковой свечки, которую вставляют между пальцев, когда кладут в домовину и несут к яме. Поэтому, убежденный в том, что все-таки одолеет грибка-боровичка, он опять засыпал того вопросами. Мол, ты, яблоневский Хома, человек темный и неученый, храма Сивиллы не видел, через мост Фабриция в Риме не ходил, акведуков неподалеку от Нима не осматривал, в дом Веттиев в Помпеях не наведывался и росписью стен не любовался, вокруг Колизея не шатался, под аркой Тита не прогуливался, к колонне Траяна тебя не водили, Пантеон тебе не показывали, тень от конной статуи Марка Аврелия на Капитолии на тебя не падала…

Слушая академика Козака-Мамарыго, который, казалось, был уже готов рот себе разорвать, если язык онемеет, грибок-боровичок снисходительно и великодушно посмеивался. Наконец Аполлон Кондратьевич свою речь закончил-уложил, как солому в один час, а Хома сказал:

— Э-э, видно, что вы не дурак, а будто тот буряк: на дороге не растет, а все норовит в огороде. А знаете, хлопцы, что Плутарх говорил о противоположности разума и материи? Первое для него — Озирис, второе — Изида. От их брака, от этого единства противоположностей сначала зародилось докосмическое единство, которое Плутарх назвал Аполлоном, не так ли, уважаемый Аполлон Кондратьевич?.. А дальше это докосмическое единство превращается в космическое, так что космос оказывается носителем наивысшей красоты бытия вообще, ведь правда, дорогой Аполлон Кондратьевич?..

Слушая грибка-боровичка, который все говорил и говорил, словно дрова под казан с кипящей смолой в пекле подкладывал, академики усмехались. За исключением разве что одного Короглы, который никак не мог проникнуться симпатией к яблоневскому любомудру, да одержимого и самовлюбленного Козака-Мамарыго. Пока грибок-боровичок проводил тонкие исторические параллели между Аполлоном и Аполлоном Кондратьевичем, у академика случайно отключился французский слуховой аппарат, подаренный будто бы марсельскими докерами, потому-то Козак-Мамарыго и не оценил по достоинству сказанного, потому-то, включив, французский аппарат, он снова ринулся в атаку со своею эрудицией, будто индюк на красное. Из его рта посыпались какие-то эллипсы, циклоиды, эпициклоиды, гипоциклоиды, параболы, гиперболы, параболоиды…

Непоколебимый грибок-боровичок посреди академической компании походил на то украинское дерево, о котором говорят: «Дарма верба, що груш нема, аби зеленіла!» Да и откуда академикам, которые будто бы все знали, было знать, что он не только видит настоящие серебристые нимбы над их головами, не только зрит съеденные ими завтраки и обеды и внутренние болячки, а и читает каждую их мысль! И пусть ты был хоть семи пядей во лбу, и пусть бы ты любил ездить — и не любил саночки возить, и пусть бы ты хотел много знать — и еще больше спать, все равно от грибка-боровичка не спрячешься.