Каждая наша встреча была полетом в какое-нибудь, хм, новое место, даже если оно не очень хорошее. Все эти поездки старался оплачивать я с денег заработанных на службе и в банде. Да, можно было одновременно в банде быть и на службе. А то, что не можно это то, что я был отвратительным человеком в плане возврата средств тому, кому я задолжал. Деньги я, конечно, возвращал, но бывало часто, что задерживался. Это касается не только денег, ведь книги я тоже забирал и мог иногда не отдавать, потому что не хотел с ними расставаться.
В сферах с парками мы лежали на искусственной траве. Это ощущение мягкой травы, аромат. Я обычно читал книгу, а она любовалась искусственными бабочками с красивыми крылышками, покрытыми разнообразной палитрой, словно капель цветной воды падает в воду другого цвета и так раз за разом. Слушать пение птиц, играть с домашними искусственными динозаврами, вымершими миллионы лет назад. Все это так расслабляет, но одновременно настораживало то, что скоро Лиззи улетит. Одна только мысль об этом кидала в грусть. Иногда с нами был Роки, который весело бегал за мячиком и возвращал его обратно с неохотой, ведь хотел его сгрызть.
Бывали мы в стрельбищах, кино, в котором не она разоряла меня на деньги, а я сам, закупая килограммы попкорна и напитков. В ресторанах, понятное дело. Везде почти, даже на Низком классе. Именно там она увидела вживую всю нищету. Думаю, учитывая нашу нынешнюю игру, она бы сделала вид, что не помнит, как живется на этом классе.
Иногда я был в Крите, в ее прошлом доме, где редко бывали родители. Там, обычно, мы смотрели кино, готовили всякую еду. Правда, не очень то я в готовке. Плита, которая сгорела, это подтвердит.
Дом – это наша зона комфорта. Я заботился в доме о Лиззи, как о малыше, а она обо мне, как о инженере, обученного инженерии, но необученного тем, как правильно разговаривать с женским полом, чтобы не обидеть. Причем, сама она отлично общается со мной так, как я с ней. Можем чревато пошутить, обозвать нытиками друг друга и при этом после этого не разойтись, как большинство людей в то время и сейчас тоже. И вот вернусь к заботе. Я гладил ее за волосы, массажировал, был с ней в трудные времена и поддерживал. Будет очень хорошо, если мы немного поиграем в незнакомцев, скрывая все отчаяние от прошлого расставания, и вновь будем вместе. Хочу вернуть жизнь, что украл у меня ум и хорошее зрение на все происходящее, которые скрылись от меня, когда я был счастлив. Отберите у меня это обратно, – говорит одна моя сторона. Я помогу народу, – другая сторона.
И последнее, что я хочу затронуть – мама. Я ничего не помню о ней, я ничего не помню, что было до того, когда меня забрали на службу. Ничего не помню. Помню лишь сам факт того, что она была. А Херд не имела возможность рассказать о маме, ведь она моя сестра, однако она была брошена моей матерью, по словам Херд и людям из службы. Брошена в помойке, найдена ворами прошлого поколения, потом найдена с трудом мной, найдена учителями Низкого класса, что обучали ее по системе 11 классов. А встретившись с неформальным императором в 17 лет, найдена влиянием и умом. Тот решил посетить Низкий класс и буквально влюбился в Хёрд. Она мне рассказывала, что тому показалось она уверенной, гордой, остроумной, милосердной. Тот был низким, не сильно-то красивым, однако она вышла за него замуж
И вот все об этих «найдена». А потом сама она в знак благодарности нашла способ помочь Низкому классу и создала Вольмак.
Брат? Он очень много времени проводил с Херд, а со мной лишь, когда я возвращался со службы и готовился к экзаменам. Я пытался у него выяснить какая была мама, но он лишь отмалчивается. Бежит куда-нибудь и все. Мне стыдно, что один раз я задержал его, чтобы он всё-таки рассказал, го тогда он совсем рыдал, а мое сердце оборвалось кровью. Херд его никогда не расспрашивала. Братец мой, я его так любил, но очень мало знал. Херд была чуть-ли него его мамой. Она именно научила его писать, пока я был на службе, она научила разговаривать его, пока я был на службе, учила жить, пока я был на службе. Обязательств у него не было, Херд его всегда баловала и у него всегда были открыты пути куда-угодно. Только вот большинство времени он занимался рисованием и все. Привязанность у меня была к его характеру, к тому, что мне было стыдно за то, что я с ним почти не вижусь. Когда я понимаю, что видел его в общем времени где-то год, осознавая, что мне далеко не двадцать, мне становится очень грустно. Я утратил столько общения с ним.
Империя веры